12 сентября я освободил нижнюю палубу и устроил совещание с экипажем, чтобы обсудить захваченные документы. К примеру, из последних директив адмиралтейства стало ясно, что шкиперов торгового флота предостерегли; они должны быстрей уклоняться от столкновения и боя и не стесняться подавать сигнал SOS даже в условиях артобстрела. Утром того дня, когда потопили «Бенарти», на судне получили шифрованную радиограмму из адмиралтейства, которая послужила причиной того, что на судне выставили дополнительных впередсмотрящих; дурные предчувствия, вызванные появлением «Атлантиса», ослабли, когда последний сохранил свой курс притом, что «Бенарти» уклонился в сторону. Я объяснил, что это доказывает, насколько важно для нас как можно дольше сохранять вид полной невинности. Мы также выяснили, что шкиперы противника не ожидали от нас, что мы замаскируем свой корабль под британское судно; они полагали, что мы станем использовать цвета нейтральных стран, а один из пленных принял нас за греческое судно. Я сказал своим людям, что надо посмотреть, не удастся ли нам сделать свое судно еще больше похожим на британский корабль, сняв маскировку с кормовой пушки. Появление невооруженного британского судна в этих водах никого бы не обмануло, но, возможно, удалось бы заставить наше 150-миллиметровое орудие выглядеть как британское калибра 4,7 дюйма. Мы также обнаружили, что перехваченные нами в последних двух схватках сигналы SOS были поданы другими кораблями, а не нашими непосредственными мишенями; я решил в будущем быть более осторожным в оценке донесений из радиорубки, иначе нам нечего было и надеяться захватить вражеское судно без артобстрела. Мы же хотели захватывать транспорты в целости и сохранности не только потому, что они представляли собой ценность в качестве призов, но еще и потому, что эти корабли могли стать приютом для наших пленных.

В то время я записал в своем судовом журнале: «Очень удивлен тем, что британцы используют судно, подобное «Бенарти», для перевозки секретной корреспонденции; потеря станет известной, когда почта не придет, по крайней мере, в Бирму. Между прочим, наши пленники были убеждены, что мы получаем информацию о передвижениях судов от агентов пятой колонны, что позволяет нам ожидать в засаде наши жертвы. Это убеждение усилилось, когда 8 сентября с 12.30 до 18.00 мы шли на скорости 15 узлов, а затем 9 сентября захватили «Принца».

Пасмурная дождливая погода и монотонность корабельной рутины плохо действовала на моральное состояние экипажа. Команда не проявила большого энтузиазма даже тогда, когда Берлин передал сообщение из «Дейли экспресс», что «Тирана» давно должна была прибыть в Момбасу. Кажется, прошла целая вечность с того дня, когда мы захватили «Тирану», – она должна была уже подходить к дому.

Теперь произошло одно событие, которого я ждал с немалой тревогой, – зона действий «Пингвина» стала частично перекрывать нашу. Они радировали, что находятся в точке с координатами 33° южной широты, 68° восточной долготы, что, на мой взгляд, было слишком близко к нам, чтобы мы чувствовали себя в безопасности. Я пришел в еще большее раздражение, когда стало ясно, что судно не придерживается тщательно спланированной разграничительной линии между нашими двумя зонами. Однако, поскольку «Пингвин», по всей видимости, оперировал за пределами своей зоны действий с одобрения Морского штаба, я решил в будущем не столь педантично придерживаться границ своей зоны действий.

Последовал очередной долгий утомительный период ожидания. Пленные китайцы были освобождены от карантина, в который их заключил доктор Рель, после того как один из них умер по неизвестной причине. Мы распределили их на работу на корабле подобно их арабским и индийским товарищам по плену, и вскоре каждая служба на судне имела свой процент цветных помощников – арабов в машинном отделении, индийцев для палубной работы, цветных стюардов в кубриках старшин; я выбрал «боя Мохаммеда», важного пожилого индийца с белой бородой, и в «дни кэрри» рис нам готовили индийцы, а подавали китайцы.

18 сентября, спустя целую неделю со дня потопления «Бенарти», мы начиная с полудня стали крейсировать на скорости 9 узлов на юго-юго-восток в направлении Австралийской трассы, стараясь не спешить, чтобы случайно не встретиться, тем более не вступить в столкновение с «Пингвином». Я был полностью готов к тому, что пройдет несколько дней, прежде чем мы обнаружим какой-нибудь корабль, но я все равно предпочитал вести активный поиск, и не быть пассивным, особенно теперь, когда в Европе шла ожесточенная Битва за Англию.

Вечером 19 сентября я приказал остановить двигатели, чтобы сэкономить горючее, и мы дрейфовали при сильном волнении. В 10.55 впередсмотрящий на мостике заметил по левому борту почти на четверть румба слева какое-то судно, извергавшее клубы дыма; это был четвертый корабль, демонстрировавший свое присутствие подобным образом. Похоже, он шел на запад, предположительно покидая Австралию. Я объявил тревогу и скомандовал дать полный ход вперед, поскольку противник скоро ясно увидел нас в лунном свете. Но искры, летевшие из трубы, вынудили меня снова снизить скорость, пока двигатели не прогреются; максимум того, что мы могли выжать без летящих искр, – это 12 узлов.

Противник выглядел как многотрубный, достаточно большой корабль, и он шел на высокой скорости с потушенными огнями. Проконсультировавшись с Кэшем, я принял решение сделать круг и зайти противнику в корму для атаки, дав себе время до полуночи для подобного маневра. Спустя восемь минут после полуночи мы резко развернулись к нашей мишени, которая теперь находилась от нас под углом 45°, и открыли откидные борта, чтобы дать глазам артиллеристов привыкнуть к темноте. Напряжение выросло, когда дистанция сократилась до 5 тысяч метров, а мы по-прежнему не могли определить мишень. Прошло еще несколько минут, дистанция сократилась до 3500 метров, но не похоже было, чтобы нас заметили. Потом я понял, что это пассажирский корабль, поэтому решил остановить его при помощи сигналов и захватить в целости и сохранности, чтобы можно было перевезти на него наших пленных.

Сигнальным фонарем мы послали вызов противнику и немедленно получили ответ: «Понято».

«Не пользуйтесь рацией», – просигналил я, и противник снова ответил: «Понято».

Затем я послал сигнал: «Лечь в дрейф, или открываю огонь», и это было должным образом принято. «Что за судно?» – запросил я и получил ответ: «Комиссар Рамель».

Я приказал им ждать нашу шлюпку, и вражеский корабль остановился, выпустил пар и включил огни. Одновременно мы направили на него свой прожектор, и его слепящий свет показал нам пассажирский корабль с черным корпусом и желтыми надстройками, похожий на лайнер Тихоокеанской пароходной компании; на полуюте стояло небольшое орудие, но без прислуги. Обменявшись сигналами, мы продолжали сближаться на скорости 9 узлов, но в этот момент из радиорубки поступило донесение, которого я так надеялся избежать: «Противник ведет радиопередачу».

Мгновение я колебался, прежде чем открыть огонь, все-таки это был пассажирский корабль, но этого нельзя было избежать, и секундой спустя наши снаряды били по нему в упор. Одновременно мы создавали противнику активные радиопомехи на волне 600 метров. Его рация умолкла, и мы соответственно прекратили огонь, но мостик и бак уже были объяты пламенем. Затем рация противника вновь начала передавать уже волны 18 метров. «RRRR – местонахождение... «Комиссар Рамель» обстрелян». Между тем их первый сигнал SOS был принят на Маврикии и другими береговыми станциями и передан дальше. После этой второй передачи нам уже не было никакого смысла дальше сдерживаться. Мы всадили в корпус противника несколько фугасно-трассирующих снарядов и увидели внутри языки пламени, которые лизали корпус судна через иллюминаторы. Скоро весь теплоход был объят пламенем. В воду были сброшены две шлюпки, затем замигал сигнальный фонарь. «Вышлите шлюпку. Вышлите шлюпку». К тому времени, как мы спустили шлюпку – а это было непростым делом при таком волнении – и она подошла к судну, пламя распространилось настолько, что никто не мог подняться на борт. Одна из шлюпок отошла от кормы противника, а две другие кружили в темноте, не делая попыток сблизиться с нами; на одной из них установили мачту и собирались поставить парус.