Зазвонил телефон, Казачинский снял трубку. Выслушав собеседника, он прикрыл ладонью микрофон и немного сконфуженно сказал:

– Твердовский, тебя просит. И откуда он знает, кто где находится?

Завершив короткий разговор с начальником, Опалин поднялся в его кабинет.

– Я же просил все мне докладывать, – хмуро напомнил Николай Леонтьевич.

– Возможно, в деле появился новый труп. Женщина. Молодая. Найдена в Марьиной Роще без документов. Была задушена. Деньги вроде бы на месте, другие ценные вещи – тоже. В одном из карманов обнаружился фрагмент старой медицинской справки, выданной Е. Елисеевой. «Е» может оказаться Елена. Я вспомнил, как однажды слышал это имя раньше, и вспомнил, кто его произнес. Нашел свидетельницу, данные вроде бы совпадают. Антон…

– Я в курсе насчет Антона. Делать-то что будем?

– Если моя версия подтвердится – создавать опербригаду. Искать убийцу.

Они обменивались репликами, как два опытных фехтовальщика обмениваются уколами.

– У тебя есть свидетели? – желчно прищурившись, спросил Твердовский.

– Нет.

– Улики, которые указали бы на убийцу?

– Нет.

– Черта лысого ты найдешь. – Николай Леонтьевич тяжело вздохнул. – Психических больных надо будет прежде всего проверить.

Опалин не стал возражать, хоть и думал, что такая проверка почти наверняка ничего не даст. Убийца скорее всего обыкновенный с виду гражданин и никогда ни на каком учете не состоял.

– Значит, опять: ты, Петрович, Юра, Антон, фотографом – Спиридонов, плюс Горюнов… И Терентия Ивановича тоже припашешь? Может, не стоит? Он старик, на пенсии уже, два года назад его едва не взяли, я бегал по инстанциям, умолял его не трогать… К чему ему лишние треволнения?

– Хорошо, я не стану включать его в группу, – спокойно ответил Опалин. Николай Леонтьевич немного подумал, яростно потер веки.

– Собак тебе выдадим, самых лучших. – Твердовский был страстным собачником и многое сделал для развития кинологического питомника при МУРе. – А что, если ты все-таки неправ? А?

– Я только рад буду.

Николай Леонтьевич скользнул взглядом по лицу своего подчиненного.

– Нет, не будешь, – отрезал Твердовский, качая головой. – Ладно, если ты его не поймаешь, то и никто не поймает. Любое содействие я тебе окажу. Всю новую информацию по делу – докладывать мне, немедленно. Ясно?

– Так точно.

– Свободен.

Когда Опалин вернулся к себе, позвонил дежурный и сообщил, что Ивана Григорьевича уже четыре раза спрашивала по телефону какая-то студентка, прямо-таки горевшая желанием сообщить ему важные сведения.

– Позвонит в пятый раз, переключи на меня, – распорядился Опалин.

Звонок не заставил себя ждать.

– Старший оперуполномоченный Опалин слушает.

– Это Нина… Нина Морозова.

– Я вас узнал, Нина. Говорите.

– Я вспомнила, как зовут поклонника Лены. Его фамилия Радкевич.

– Через Д или через Т?

– Не знаю… Я только слышала, не видела, как пишется.

Записав фамилию, Иван подчеркнул третью букву и поставил вопросительный знак.

– Мне кажется, с ней случилось что-то плохое, – сказала Нина после паузы, имея в виду свою бывшую подругу.

– Я вам потом все расскажу, – пообещал Опалин.

– Правда? – Даже не видя лица Нины, он понял, как девушка обрадовалась. – Значит, мы еще увидимся?

– Конечно, – ответил ее собеседник. – До свидания, Нина.

Стукнула дверь – со встречи с осведомителем вернулся Петрович. У угрозыска была весьма солидная сеть агентов, но по понятным причинам их старались никогда не засвечивать.

– Здорово, Ваня, – бросил Петрович, снимая ушанку и тулуп, который носил то ли шесть, то ли семь месяцев в году, оправдываясь тем, что отчаянно мерзнет. – Короче, так. По моим сведениям, ребята из Марьиной Рощи отношения к убийству Елисеевой не имеют. Можно, конечно, потрясти их, с их прошлым повод всегда найдется. Но как бы непохоже, что кто-то из них приложил руку… то есть руки…

– Не шути, – попросил Опалин, нахмурившись.

– Даже и не думал. – Петрович прошел к своему столу и достал коробку папирос. – Курить будешь?

– Не хочу.

– И правильно: экономия. – Петрович закурил и с наслаждением выпустил дым.

– Мне нужно все узнать про этого гражданина. Судя по всему, любовник жертвы. – Опалин протянул собеседнику листок с фамилией Радкевича и теми немногими данными, которые удалось о нем наскрести.

– Интересных себе любовников выбирала барышня, – хмыкнул Петрович. – Уверен, это была любовь с первого взгляда. Совершенно бескорыстная. Зря улыбаешься! Мы же все отлично знаем: корыстно любят только дворников и работяг, которые ютятся в бараках…

Логинов был незаменим не только в заполнении бесчисленных бумажек, но и в добывании всякого рода сведений о самых разных людях, и Опалин с охотой поручал ему такую работу.

Набрав номер, Петрович вполголоса заговорил по телефону, а Опалин, обхватив себя руками, мрачно уставился на свой телефонный аппарат.

«Позвонить Николаю Леонтьевичу или не стоит? Он же просил все ему докладывать…»

Он все же набрал номер Твердовского.

– Мы установили фамилию любовника жертвы.

– Уже? – В трубке повисла пауза. – Ну, Ваня, теперь я верю – ты его найдешь!

И оба отлично поняли – речь в данном контексте идет вовсе не о любовнике.

– Это пока все новости, Николай Леонтьевич.

– Понял. Звони.

Петрович закончил разговор и набрал другой номер. Беседуя, он время от времени что-то записывал на чистом листе бумаги своим идеальным каллиграфическим почерком.

Сделав еще несколько звонков, Петрович закончил писать и передал бумагу Опалину.

– Вот тебе твой Радкевич, – сказал Петрович. – В Наркомлегпроме он работает…

– Народном комиссариате легкой промышленности? – с ходу расшифровал Опалин. – Слушай, а он как вообще, фигура или мелкая сошка?

Петрович понял, что на самом деле начальника интересует, легко ли будет до Радкевича добраться, а потому ответил по существу.

– Ни то ни се, по-моему, а вообще, черт его разберет. В наркомат его в свое время пристроил тесть, но, ясное дело, за заслуги. Это те, кто без знакомств, никогда заслуг не имеют. – Петрович желчно усмехнулся. – Всё тебе написал. Домашний адрес, телефон, семейное положение, номер автомобиля…

– У него и машина имеется?

– Угу. Кстати, он есть и в наших архивах – несколько лет назад его приятель, командированный в Москву, устроил дебош в ресторане номер тридцать семь. Наши сгоряча приняли Радкевича за зачинщика дебоша, но потом стало ясно, что он всячески пытался утихомирить приятеля. Короче, в итоге Радкевич проходил как свидетель.