class="p1">Макс — средний из мальчиков, лет, наверное, пяти, и в данный момент он занят тем, что гоняет по пляжу чайку. Слова матери он пропускает мимо ушей. Отец устремляется за ним вдогонку.

Старший мальчик, лет восьми, медленно идет к матери, в отсутствие брата потеряв всякий интерес к холодной воде. Он останавливается рядом с ней и берет ее за свободную руку.

Все три мальчика кажутся Оливии одновременно чужими и знакомыми. Это тот обоюдоострый меч, каждое лезвие которого способно одинаково рассечь ее пополам. Все трое мучительно напоминают ей Энтони — его пятки, когда ему было два, его ноги, когда ему было пять, его руки в восемь.

Макс, мальчик, который несется по пляжу, не обращая никакого внимания на призывы родителей остановиться, совсем как Энтони. И в то же самое время у него нет ровным счетом ничего общего с Энтони. Этот мальчик вскакивает и срывается с места, и глаза его сверкают, а на губах играет озорная улыбка. Он играет и пытается вовлечь родителей в свою игру. «Ловите меня!» А пойманный, визжит от восторга.

Когда Энтони бегал по пляжу, он делал это ради того, чтобы ощутить воздействие твердой земли на свои суставы, почувствовать прохладный ветер на своей коже, горячий зернистый песок между пальцами ног, чтобы добраться до воды, которую он любил больше всего на свете. Когда он бежал, он тоже никогда не слушал их с Дэвидом призывов остановиться, но в его мире это никогда не было игрой, в которой они могли бы участвовать.

Наконец появляется фотограф, отец возвращается со средним мальчиком, неся его под мышкой, как футбольный мяч, и мать пытается собрать всех вместе и уговорить мальчиков улыбнуться.

— Посмотри на меня, — произносит фотограф, и Оливию вдруг пронзает дрожь.

«Посмотри на меня».

Сколько сотен тысяч раз она слышала эти три слова, произнесенные ею самой, Дэвидом, докторами, бесчисленными специалистами по ПАП-терапии и логопедами.

«Энтони, посмотри на меня», — держа чипсы у своего носа.

«Энтони, посмотри на меня», — затаив дыхание.

«Энтони, посмотри на меня». Ноль реакции.

Малыш запрокидывает голову и весь напрягается, заливаясь плачем. Личико у него красное и сморщенное, глаза зажмурены. Мать передает его отцу, потом вытаскивает из сумки игрушку в нераспечатанной магазинной упаковке и протягивает ее фотографу. Это грузовик. Взятка. А она умница.

— Посмотри на машинку.

Уловка срабатывает. Малыш заинтересовывается грузовичком, который фотограф коварно водрузила себе на голову. Он перестает плакать и указывает на него пальчиком. Указывает и произносит:

— Мое!

До этого у Оливии были подозрения, что он может быть в аутистическом спектре. Обоих старших она уже определила в нейротипичные, но вот насчет младшего на бедре у матери уверена не была. После того как Энтони поставили диагноз, она стала приглядываться ко всем мальчикам — к дошкольникам и подросткам, к сыновьям ее знакомых женщин и незнакомых женщин, к мальчикам, сидящим перед ней в церкви, и мальчикам, играющим на детской площадке, выискивая признаки аутизма. Даже сейчас она не в состоянии смотреть на какого-нибудь мальчика и видеть в нем просто мальчика. Ей непременно нужно увидеть аутизм — или его отсутствие — тоже. Ведь, глядя на буквы какого-то слова, она не может при этом не прочитать слово целиком. Они неразрывно взаимосвязаны.

И в то время как она ощущает молчаливую связь, душевное родство с матерями детей в спектре, родители обычных мальчиков и девочек нередко вызывают у нее целую гамму не делающих ей чести эмоций. Зависть, раздражение, ненависть, ярость, горе. Как смеют они выставлять перед ней напоказ свои нормальные, лишенные настоящих трудностей жизни, свое везение, которого они даже не понимают?

«Нет, вы только посмотрите на них», — думает она, одолеваемая завистью, раздражением, ненавистью и горем, которые разъедают ее душу, отравляют ее.

Но сегодня она совершенно неожиданно не испытывает ничего этого. Она чувствует облегчение и надежду на то, что эта мать получит на руки хотя бы одну пристойную семейную фотографию, на которой все улыбаются и смотрят в камеру. Малыш, сидя у нее на бедре, продолжает указывать пальчиком на грузовик, старшие братья кричат: «Сы-ы-ы-ы-ы-ыр!», отец одной рукой обнимает жену за плечо, а вторая его рука лежит на плече старшего мальчика, в то время как фотограф быстро-быстро щелкает камерой, продолжая повторять: «Смотрите все на меня».

Оливия поднимает свой «Никон» и смотрит на все семейство в видоискатель. Солнце уже практически касается горизонта. На их лицах играет теплый рассеянный свет. Щелк. Щелк. Щелк. Она смотрит на жидкокристаллический экранчик, на последний сделанный ею кадр, критическим взглядом оценивая насыщенность, яркость, контрастность и композицию, и остается довольна. Хорошая фотография. А потом вдруг что-то внутри ее словно переключается — возможно, это улетучивается часть окутывающей ее серости, — и она уже не думает о технических аспектах своих фото. Она смотрит на изображение на экранчике — и видит радость, близость, семью, любовь. Магию, которую ей удалось запечатлеть.

«Это то, чем я могла бы заниматься».

Глава 9

Бет и Петра встречаются с Джилл, которая уже ждет их, по обыкновению придя первой, перед входом в «Солт». Кортни не будет, потому что она сегодня вечером ведет йогу в двух группах, а Джорджия не смогла прийти, потому что у нее свадьба чуть дальше по улице, в «Голубой устрице». Но группы поддержки в лице Петры и Джилл вполне достаточно, и Бет чувствует себя в своем платье в стиле Голди Хоун уверенной и готовой. Однако, когда Петра первой из троих начинает подниматься по лестнице, Бет ловит себя на том, что сердце у нее колотится слишком быстро, настойчиво требуя от ее тела какого-то масштабного физического действия, чтобы поддержать эту бешеную гонку. «Беги!» Она сосредотачивается на шее Петры сзади, на застежке ее бирюзовых бус, которые Бет попросила ее одолжить, но не стала надевать, и заставляет себя контролировать каждый свой шаг вперед, медленный и размеренный, вопреки инстинктивному велению сердца, в направлении львиного логова.

— Привет, добро пожаловать в «Солт».

И прежде чем Бет успевает заметить что-либо еще, перед ними, широко улыбаясь Петре, возникает она. Субботняя хозяйка «Солта». Анжела.

Она моложе Бет, ей, наверное, чуть за двадцать пять. Волосы у нее длинные, вьющиеся и темно-каштановые. Одета она в скучный однотонный черный топ, однако на ней он сидит в обтяжку, к тому же у него глубокий треугольный вырез. Это и маленький золотой крестик, болтающийся на длинной золотой цепочке, неодолимо притягивают взгляд Бет, и, вероятно, взгляды всех остальных тоже, к ее большой соблазнительной груди.