— Не думайте об этом. Сейчас вам нужно хорошенько выспаться.

* * *

Неужели мне все это мерещится? Неужели? Может быть, я, как подсказывает Джон, стал чрезмерно чуток? Никогда не слыхал, чтобы подобное происходило со слепцами, но смысл в этом есть, и немалый. Услышав легкое поскрипывание пола в ванной, я сразу непроизвольно заключаю, что скрип «вызван» чем-то — вернее, кем-то. А ведь на самом деле существуютследствия без причин. Вещи в доме скрипят сами по себе. Шевелятся сами по себе. Когда что-то происходит, часто невозможно указать причину, по которой данное явление происходит в какой-то конкретный момент. А не в другой — минутой раньше или тридцатью секундами позже. Жизнь ведь не роман, она не обязана оправдывать каждое составляющее ее микрособытие. Быть может, все дело в том, что после стольких лет полного одиночества присутствие в доме другого человека само по себе сделало меня гипертрофически восприимчивым к тем звукам и ощущениям, на которые люди, всю жизнь живущие бок о бок с другими, не обращают внимания и в конце концов вообще перестают замечать? В этом ведь тоже есть смысл. Возможно, я просто забыл, какие звуки связаны с присутствием «посторонних». Или я схожу с ума. Ведь в сумасшествии тоже можно усмотреть свой смысл.

* * *

— Это вы, Джон?

— Нет, сэр Пол, это я, миссис Килбрайд.

— Миссис Килбрайд? Какого черта вы здесь делаете? Вы же на неделю в отпуске.

— Знаю, знаю, как не знать. Да только я на кухне шитье свое позабыла… и журнал «Пиплз френд»… А еще хотела хоть одним глазком поглядеть, как оно все тут, гладко или нет. Дай-ка, думаю, забегу раненько, пока вы, ребятки, еще не встали.

— Ребятки!

— Ну, вы ж меня знаете. Я же страсть люблю подразниться.

— Да, но уж избавьте меня. А который вообще-то час?

— Только-только семь пробило. Неужто не слыхали церковных часов?

— Да разве я стал бы вас спрашивать, если бы слышал?

— Ууу-у, кто-то сегодня встал не с той ноги. А чего это вы вообще вскочили в такую рань? На моей памяти, вы всегда любили поваляться в постели подольше.

— Опять плохо спал ночь.

— Опять плохо спали? Не спится, что ли?

— Да, не спится. Кофе уже есть?

— Так я только еще чайник поставила. Бедняжечка вы мой, вид-то у вас совсем квелый, это уж точно. Витамины вам нужны, вот что.

— Ради бога, миссис Килбрайд, я сегодня не в том настроении.

— Да я просто с вами разговариваю, не молчать же мне.

— Вот это мне как раз и не нравится. И почему люди думают, что нужно постоянно болтать языком? Рты у нас ведь предназначены еще и для еды, однако мы не едим беспрерывно, правда?

— Легко вам говорить. Видели бы вы моего Джо, вы бы иначе запели. Какая там еда! Можно подумать…

— Как там Джо, кстати?

— Ох, сэр Пол, до чего ж я беспокоюсь! Сроду не видала его таким хворым, в чем только душа держится.

— Ну-ну, миссис Килбрайд, выше нос.

— Да, сэр Пол, если б вы его хоть одним глазком увидали, вы бы поняли…

— Ну-ну. Уверен, что вы волнуетесь совершенно понапрасну. У него просто тяжелый грипп, вот и все. Гм, кофе готов?

— Погодите. Вода еще не вскипела.

— «Нет… Нет, вода кипит…»

— Чего говорите?

Да нет, сэр Пол, она совсем даже не кипит. О чем вы толкуете? Вы ж ее видеть-то не можете.

— Извините, миссис Килбрайд, я был мыслями далеко отсюда.

— Оно и видать. Хотите чего-нибудь горяченького на завтрак? Яичницу-болтунью?

— Нет, спасибо. Просто поджаренный хлеб.

Нет, миссис Килбрайд, я вспомнил маленького мальчика, которого знал когда-то. Давным-давно. Мы вместе купались. На побережье в графстве Суффолк. Вернее сказать, купался он. Я еще стоял на берегу и осторожно пробовал воду ногой, а он уже бултыхнулся в море. И когда я его спросил, не ледяная ли вода, он воскликнул: «Нет, вода прямо кипит! Кипит!» Прелесть, правда? Я ему тогда крикнул: «Если вода кипит, почему нет пузырьков?» Но он к тому времени был уже далеко и не слышал.

— Вы купались? Даже не представляю.

— Не всегда же я был таким страшилищем, как теперь.

— Вам хлеб маслицем помазать?

— Да, пожалуйста.

— А джемом?

— Второй кусок, а первый не надо. Если, конечно, вы поджариваете два куска.

— Два, два. Джон еще не вставал?

— Нет. Джон тоже из тех, кто любит поваляться подольше.

— Просто я сунула нос в соседнюю комнату, а там на столе головоломка лежит, уже вся сложенная.

— Закончена, значит? Замечательно; стало быть, сегодня мы ею и займемся.

— Так она вам нужна для вашей книжки, что ли?

— Естественно. Я специально попросил Джона привезти ее из Лондона. Из Национальной галереи. Неужели кофе все еще не готов?

— Готов, как не готов. Нате-ка. А вот и ваш жареный хлеб. Который слева, тот намазан маслом.

— Спасибо.

— И чего ж это на ней такое?

— Где?

— Да на головоломке вашей.

— И вы задаете мне этот вопрос?! У вас же есть глаза, не так ли?

— Ну, есть, да только я не про то. Та чудная штуковина между ними зачем?

— Чудная штуковина между вашими глазами? Рискну выдвинуть смелое предположение, что это ваш нос.

— Ой, ну да, ха-ха-ха, но я ж не про то. Я про то, что в головоломке. Какая-то чудная штуковина.

— Что еще за чудная штуковина?

— На полу валяется. Лежит между теми двумя. Уж я и так и сяк глядела — все одно не пойму, что это такое.

— А я никак не пойму, о чем это вы толкуете. Оторвите-ка мне кусок бумажного полотенца, руки вытереть.

— Нате. Штуковина эта… в том-то и дело, не знаю я, чего это, и все тут. Чего-то там словно бы торчит между двумя мужчинами.

— Господи боже, какими двумя мужчинами?!

— Да теми же, что на головоломке.

— Что вы сказали?!

— Батюшки, вы только гляньте, он аж хлеб уронил! И, ясное дело, по закону подлости — джемом вниз. Давайте я возьму…

— Ах, да забудьте вы про этот проклятый хлеб! Что вы сейчас сказали?!

— Вот чего, сэр Пол, не надо на меня кричать. Знаю, спали вы плохо, не выспались, но ко мне, все одно, какое-никакое, а уважение имейте.

— Прошу вас, умоляю, миссис Килбрайд, это очень для меня важно. Что именно вы сказали про головоломку?