Свойства, которыми обладает Он в сказке – добродушный дедок, даже не пытающийся перечить своей властной старухе и целиком покорный ее воле, в повести как бы переданы Ей: именно такова наша героиня – послушная, целиком во всех вопросах полагающаяся на мужа и, главное, полностью удовлетворенная своей судьбой. На всех этапах своей жизни (за исключением самого последнего, решающего момента) она никуда не рвется и довольствуется тем, что предлагает ей жизнь, – а точнее, тем, что приносит в клюве ее супруг, неутомимый ловец удачи, наделенный неиссякаемой алчностью и энергией. Аналогичным образом, основная черта, которую демонстрирует Она в сказке, передана герою нашей истории: всё, что мы знаем о Пескаре, не оставляет сомнений, что сколько бы ему – правдами и неправдами – не удалось урвать от жизни, ему всё будет мало. Никакое столбовое дворянство его не удовлетворит, и он – даже смертельно рискуя – будет карабкаться всё выше и выше. В этом суть его характера.

Правда, такая перемена свойств персонажей осуществлена в нашей истории не полностью. Всё же одна существенная функция Старика из народной сказки[16] осталась в описании нашего героя: он по-прежнему выступает в роли ловца Фортуны, через него приходит к героям желанное богатство. Точно так же одна черта сказочной Старухи – надо сказать, крайне неприятная – оставлена в характере нашей героини, и даже в усугубленном виде. Героиня повести демонстрирует (пусть только в самом конце) ту же самую жестокость по отношению к герою, которую мы видим в характере старухи из сказки. Такой вот своеобразный кроссинговер (если воспользоваться термином классической гене­тики) – большая часть свойств каждого из членов пары переходит к партнеру, но некоторая их часть остается на прежнем месте.

Этот (удивительный, на мой взгляд) параллелизм между сравниваемыми текстами – в реальной жизни как бы разыгрывается, с небольшими вариациями, один из вечных, запечатленных в фольклоре сюжетов – практически полностью разрушается в финале нашей истории. В сказке милостивая и щедрая поначалу Фортуна, выведенная из себя наглыми, не имеющими границ требованиями Старухи, отворачивается от героев и возвращает их в исходное безблагодатное состояние – к их разбитому корыту. Наказаны в финале оба: Старуха – за свою гордыню, алчность и жестокость, Старик – за свою бесхребетность и послушность злой воле. Мораль сказки ясна, и вообще: блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Наша же история завершается совершенно иначе. Пескарь – аналог Старухи, – беспринципный, алчный субъект, возомнивший себя повелителем удачи, кончает еще хуже, чем героиня сказки: ему, наскоро схороненному в братской могиле, и корыта не досталось. Но героиня повести, несмотря на проявленную в конце подлость и жестокость, оказывается вознагражденной в полной мере. А ведь она пошла на преступление и перешагнула через собственные моральные принципы лишь потому, что поддалась осуждаемому сказкой стремлению: жажде не удовлетворяться тем, что дает тебе судьба, а любой ценой лезть всё выше и выше. Жизнь, таким образом, оказывается менее ригористичной, чем воплощенная в древних сказках народная мораль, и не все виновные получают в реальности то, что заслуживают. Некоторым Фортуна и улыбается, невзирая на отягощающие их грехи.

И всё же рискну предположить: если народная мудрость, которая аккумулировала в себе опыт бесчисленных поколений наших предков, так и сяк судивших о жизни и в итоге пришедших к определенным выводам, нас не обманывает, то – где-то там, за пределами нашей истории – Анну Владимировну уже ожидает пресловутое разбитое корыто.

1997

Примечания

1

Тут я слегка засомневался относительно того, как сейчас называется этот город. Не возвратили ли ему одно из его исторических названий? Всё же мне кажется, что он так и остался Волгоградом.

2

Вынужден просить читателя о снисхождении: всё же один его дальний родственник появляется на сцене. Однако это происходит в самом конце, и сей эпизодический персонаж, на мгновение вынырнувший из небытия, лишь бледной тенью проходит по обочине повествования. Неудивительно, что он выпал из моей памяти.

3

Мне понравился анекдот на эту тему, услышанный несколько лет назад:

Новый русский приходит к старому еврею и говорит...

– Папа, дай денег!

4

Это существенная деталь описываемой диспозиции. Так что рассказывающий мне сию историю не поленился набросать на бумажке схематический план места действия.

5

Мне всегда было интересно, говорит ли толщина и массивность этой цепи о положении ее владельца в своей среде, о его ранге и заслугах. То есть служит ли вес такого украшения своеобразным знаком различия, по которому можно судить о значимости того, на чьей шее красуется цепь? Или же это определяется лишь индивидуальными вкусами и финансовыми возможностями носителей этих цацек? К сожалению, среди моих знакомых нет никого, кто мог бы дать ответ на этот вопрос, а обращаться за разъяснениями к кому-то с такой цепью на шее я не решаюсь. Рискованно, на мой взгляд. Вдруг он расценит мой интерес, как проявление нездорового любопытства. Лучше уж я останусь в неведении.

6

Рискну привести здесь еще один неплохой, как мне кажется, анекдот:

Столкнулись на дороге «Джип Чероки» и «Мерседес». Водители вышли из своих машин, огляделись, и один из них растерянно спрашивает:

– А где же «Запорожец»? Кто платить-то будет?

7

Вероятно, здесь надо было бы написать временной регистрации. Но чем отличается регистрация от бывшей прописки, никто, по-видимому, объяснить толком не может. Да и кого, в своем уме, могут интересовать такие бюрократические тонкости, в то время как жильцов почем зря режут и душат, не взирая на наличие у них постоянной прописки или отсутствие временной регистрации.

8

In flagranti – на месте преступления (лат.). Красивое выражение. Жалко было бы его не использовать.

9

Трижды вдова Советского Союза, как неуклюже пошутил всё тот же мой знакомый, имея в виду, что свидетельства о смерти были выданы в двух странах, бывших до тех пор республиками в составе СССР.

10

Выходит не только для нашего поколения книги Ильфа и Петрова стали чем-то вроде Библии и неистощимым кладезем цитат на все случаи жизни. И для гораздо более молодых людей они еще не казались вышедшими из моды и устаревшими. Их еще читали, и они продолжали оказывать свое воздействие