— Только во вторник, — поправила его я.

Я совсем забыла о его дне рождения, но, поскольку у меня большой опыт в таких делах, я научилась быстро реагировать и скрывать свою забывчивость.

— И я так хотел сходить именно в этот ресторан, — продолжал ныть он. — Туда так трудно попасть.

— О, Дэниел, — я приходила в отчаяние. — Зачем ты так поступаешь со мной?

— Ты не единственная, кому плохо, — тихо сказал он. — У тебя нет монополии на депрессию.

— Прости меня, Дэниел. — Я чувствовала стыд и раздражение одновременно. — Ты очень огорчился?

— Ты и сама, наверное, знаешь, каково это, — произнес Дэниел самым несчастным голосом. — А я, между прочим, никогда не бросал тебя в беде. — Последней фразой он окончательно сломил меня.

— Это шантаж, — заявила я, — но я пойду с тобой в ресторан.

— Отлично, — обрадовался он.

— А тебе совсем-совсем плохо? — спросила я. Меня всегда живо интересовали несчастья других людей. Я подробно расспрашивала о них, сравнивала со своими бедами — просто чтобы почувствовать, что не такая уж я странная.

— Да, — сказал он печально, — мне очень плохо: я не знаю, когда смогу трахнуться в следующий раз.

— Дэниел, — возмутилась я, — как не стыдно! Хотя мне следовало догадаться, что ты только притворяешься огорченным. Ведь ты не способен чувствовать!

— Это была шутка, Люси, всего лишь шутка, — принялся успокаивать меня Дэниел. — Это мой способ борьбы с неприятностями.

— Я никогда не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно, — вздохнула я.

— Да я и сам не знаю. А хочешь, я расскажу тебе, в какой замечательный ресторан я поведу тебя завтра?

— Что значит «поведешь»? Когда ты так говоришь, то получается, что у нас с тобой свидание, а на самом деле — ничего подобного! Ну ладно, рассказывай, в какой ресторан ты хитростью заставил меня пойти с тобой.

— Так вот, я хитростью заставил тебя пойти… — послушно начал Дэниел.

— Так-то лучше, — ворчливо одобрила я его старания.

— В «Кремль».

— В «Кремль»? — с тревогой переспросила я. — Это что значит — мы идем в русский ресторан?

— Ну да, — сказал он, в свою очередь тоже встревожившись. — А в чем дело?

— Как в чем дело? Ведь если ресторан русский, то нам придется часами стоять в очереди, чтобы попасть внутрь. А на улице температура ниже нуля. И в меню будет множество изысканных блюд, но подадут нам только сырую редьку.

— Нет, не волнуйся, это дореволюционный ресторан, и поэтому там будет икра и водка, и все будет просто шикарно. Тебе понравится.

— Надеюсь, — пробормотала я. — И все равно не понимаю, почему ты хочешь, чтобы с тобой пошла именно я. Как насчет Карен или Шарлотты? Они обе без ума от тебя. С любой из них ты гораздо лучше проведешь время. Или с обеими одновременно. Как тебе понравится немного флирта перед борщом? А блины под секс втроем?

— Спасибо, не надо, — твердо сказал он. — Я еще не пришел в себя после последней битвы полов. На некоторое время я завязал с женщинами.

— Ты? — завопила я. — Не верю! Тебе женщины нужны как воздух.

— И почему ты такого невысокого мнения обо мне? — удивился он. — Но честно: я бы предпочел побыть в компании не влюбленного в меня человека.

— В чем другом я, может, и не так хороша, но в этом отношении подхожу тебе идеально, — заверила я его почти весело. Похоже, Дэниел сумел меня немного расшевелить.

— Отлично! — сказал он, а потом после небольшой паузы смущенно спросил: — Люси, можно задать тебе один вопрос?

— Конечно.

— Это не очень важно, и ты можешь не отвечать, если не хочешь, но вот мне интересно было бы знать, почему… э-э… почему я тебе не нравлюсь?

— Дэниел, — протянула я с отвращением, — ты жалок.

— Я всего лишь хотел узнать, что я делаю неправильно…

Я повесила трубку.

Как только окончательно остывшая картошка была выгружена на тарелку, телефон зазвонил снова, но на этот раз я была умнее. Я не стала подходить. Мне было все равно, кто звонил. Я ни с кем не хотела разговаривать.

Включился автоответчик.

— Гм… а… алло. Это миссис Конни Салливан. Я звоню своей дочери Люси Салливан.

Это была моя мать.

«Неужели она думала, что в этой квартире живут несколько Люси?» — думала я раздраженно. И в то же время меня охватила радость при мысли о том, как ловко я избежала разговора с ней. Интересно, что ей нужно от меня?

Что бы это ни было, но делиться этим с автоответчиком ей не очень хотелось.

— Люси, милая, это я, э-э, мама.

Я знала, что мамой она себя называла, когда чувствовала себя виноватой. Наверное, хотела извиниться за то, что наговорила мне сегодня днем. Это была ее обычная схема поведения.

— Люси, доченька, боюсь, я, гм, была резковата, когда мы говорили с тобой по телефону. Но это потому, что я очень переживаю за тебя.

Я слушала ее слова, презрительно кривя губы.

— От волнения я даже плохо соображала, понимаешь? — продолжала она. — Я думала, что у тебя… проблема. — Слово «проблема» она прошептала, словно боясь, что кто-нибудь случайно услышит, как она произносит его вслух. — Ну ладно, увидимся в четверг, и не забудь, что в среду начинается Великий пост, и…

Я состроила гримасу, хотя меня никто не видел, и пошла на кухню за солью. И даже себе я ни за что бы не призналась в том, что мне стало гораздо легче оттого, что мама позвонила и в некотором роде извинилась.

Я съела картошку, съела шоколад, посмотрела фильм и отправилась спать пораньше. Вино я не пила, но, пожалуй, напрасно, потому что спала я в ту ночь плохо.

Начиная с полуночи в квартире звенел звонок, хлопали двери, приходили и уходили люди, пахло свежими тостами, кто-то пел, кто-то сдавленно хихикал, падала мебель, потом снова слышалось хихиканье, не такое сдавленное на этот раз, потом кто-то гремел посудой, очевидно, в поисках штопора, и все время звучали мужские голоса.

Ранний отход ко сну в пятницу был почти невозможен в квартире, где остальные проживающие по пятницам не прятались дома, а ходили «принять по одной». В другие пятницы я и сама вовсю хихикала и хлопала дверями и, соответственно, не очень возражала, когда это делали и другие.

Но сейчас я была трезва, несчастна и хотела забыться, и поэтому смириться с этим бедламом мне было гораздо труднее. Конечно, я могла бы вылезти из кровати и промаршировать в пижаме, с растрепанными волосами и без намека на макияж в гостиную и потребовать от Карен, Шарлотты и их гостей вести себя потише. Однако вряд ли это принесло бы хоть какую-то пользу. Они бы или обсмеяли меня из-за пижамы и растрепанных волос, или заставили выпить полбутылки водки.