1998 год. Мое воскресное утро началось с часовой поездки под дождем туда, где в условиях строгого режима проходили программу терапии самые отъявленные преступники Канады. Это был особый день, потому что туда должна была прибыть новая партия заключенных. Меня будоражила возможность поговорить с 25 новичками и записать их на свое диссертационное исследование.

К тому моменту я проработал в канадских тюрьмах уже пять с лишним лет. Я проинтервьюировал сотни заключенных, многие из них были психопатами. Несколько даже получили максимальный балл по ППЧ.

В рабочие дни я всегда приезжал в тюрьму рано, еще до того, как заключенные вставали в своих камерах на утреннюю перекличку в семь утра. Я работал в обеденный перерыв и задерживался у себя, пока охранники не прогоняли меня в семь вечера, когда заключенных запирали на ночь. Я жил своей мечтой, каждый день интервьюировал психопатов. Это было страшно увлекательное дело. В то же время меня беспокоило, что через несколько лет я закончу аспирантуру и оставлю тюрьму. Я боялся, что мне уже никогда не доведется работать в таком удивительном заведении, в окружении таких доброжелательных сотрудников и, честно говоря, таких готовых к сотрудничеству заключенных.

Поэтому я работал очень много. Я приезжал туда в субботу и воскресенье, потому что в выходные у заключенных больше свободного времени, чем на неделе. Я пропускал зимние праздники и проводил Рождество в тюрьме. Кое-кто из друзей говорил, что я трудоголик и мне надо научиться делать перерыв. Но разве я мог остановиться, особенно если приезжала целая новая партия заключенных. Мой научный руководитель доктор Роберт Хэр спросил с опаской, нет ли у меня мании. Узнав, что это не мимолетный эпизод, он немного успокоился. Я работал в таком режиме уже несколько лет.

У меня с собой была свежая пачка распечатанных вопросов по ППЧ; порядок, когда и как их задавать, я отточил за сотни интервью. Я установил камеру на треножник, достал чистую видеокассету и вставил в камеру. Потом пошел в жилой блок, покручивая в руке латунный ключ, и поймал себя на том, что насвистываю какую-то мелодию. Мне не терпелось встретиться с новыми заключенными. Однако это воскресенье превзойдет все мои самые смелые ожидания. Да, этот день я никогда не забуду.

Я пришел в жилой блок еще до того, как заключенных выпустили из камер. Зашел в медпункт и включил кофеварку.

Раскрылись камеры, и заключенные поспешили в душ или общую комнату с телевизором. Шел футбольный сезон, и как раз начинались матчи команд Восточного побережья. Заключенные набились в общую комнату. Я прислонился к дверному косяку и поглядывал в телевизор, надеясь застать показ лучших моментов прошлых игр. Я вспоминал свои футбольные дни и вдруг понял, что загораживаю путь одному тяжкому преступнику, который хотел занять последний оставшийся свободным стул в комнате. Он мягко отодвинул меня в сторону и сел.

И тут в воздухе вдруг повисло напряжение. Я почувствовал его своим затылком, даже прежде чем осознал, что происходит. Слонявшиеся вокруг заключенные замедлили шаг, топот ног по холодному бетонному полу смолк, у телевизора как будто прибавили громкость, и я вдруг явственно почувствовал, как к моему носу поднимается пар от кружки с горячим кофе.

Оказалось, что один заключенный вышел из своей камеры совершенно голый и пошел по коридору. Я заметил его краем глаза. Он прошел мимо телекомнаты, мимо душевых и пустого медпункта и направился по лестнице к дверям, которые вели в спортивную зону. Некоторые обернулись, когда он прошел мимо, и провожали его взглядом. Другие старались не смотреть в его сторону, но я видел, что они его тоже заметили. Все были озадачены и встревожены. Что он задумал?

Голый человек вышел на улицу под дождь, пошел по короткой беговой дорожке и дважды сделал круг. Телекомната находилась на втором этаже, и нам хорошо было видно дорожку. Некоторые выглянули в окна и наблюдали за ним. Все отвлеклись от своих дел, но никто ничего не говорил. Мы все были ошарашены.

Голый заключенный вернулся, поднялся по лестнице на второй этаж и пошел к себе в камеру. Напряжение в телекомнате возросло. Вскоре этот странный тип появился из камеры с полотенцем и направился в душ. Он шагал прямо по центру, а остальные медленно уступали ему дорогу или вообще уходили в камеры. Некоторые делали вид, что просто беседуют друг с другом, но на самом деле старались не встретиться с ним взглядом. Я заметил, что один из самых крупных здоровяков слегка замедлил шаг, чтобы не столкнуться с новичком.

Голый человек быстро принял душ и вернулся к себе в камеру; в его походке было что-то развязное. Он был не очень высокий, но мускулистый.

Я должен был проинтервьюировать его. Я глотнул кофе и направился к его камере.

Над его дверью значилось имя Ричард.

– Доброе утро, я из УБК, провожу исследование. Мы беседуем с теми, кто здесь лечится, и замеряем активность мозга. Вы не хотели бы узнать подробнее? – спросил я.

– Не вопрос, – раздался ответ из темной камеры.

– Отлично. Может, оденетесь, возьмете что-нибудь перекусить, а приблизительно через полчаса я за вами зайду? Мы с вами поговорим у меня в кабинете внизу.

Я вернулся в медпункт и выпил еще пару чашек кофе. Мне надо было полностью проснуться для интервью с Ричардом.

Ричард надел классическую тюремную одежду: синие джинсы, белую футболку и темно-зеленую куртку. Он неторопливо спустился по лестнице и прошел через крытый проход в столовую, чтобы позавтракать. Минут через пятнадцать он вернулся в камеру. Я еле мог его дождаться и пошел за ним раньше обговоренного времени.

Он вошел в кабинет за мной и плюхнулся на стул напротив.

Прежде чем я успел достать из стола бланк согласия, он уставился на меня и сказал:

– Вам когда-нибудь приходится нажимать эту красную кнопку?

Он говорил о кнопке размером с серебряный доллар посреди стены; при нажатии она включала сигнал тревоги. На посту охраны раздавалась сирена.

Мы оба сидели примерно на одинаковом расстоянии от кнопки. Я понял, что, возможно, не успею добраться до нее быстрее, чем он до меня. Я тут же стал выискивать новый способ расстановки мебели, чтобы сидеть к кнопке ближе, чем интервьюируемый.

– Нет, – ответил я, – за пять лет, что я здесь работаю, мне еще никогда не приходилось ее нажимать.

Я вставил эти «пять лет», чтобы дать ему понять: у меня есть кое-какой опыт. Я не хотел, чтобы со мной еще раз сыграли шутку, принимая меня за новичка.

Не говоря ни слова, он резко встал и ударил по кнопке. Я не успел даже отреагировать. Он сел на место так же быстро, как вскочил.

– Посмотрим, что будет, – спокойно сказал он, откидываясь на спинку стула.

Через минуту мы услышали хлопанье дверей вдали и топот бегущих ног.

Я подумал, не встать ли, чтобы открыть дверь для охраны, но тогда мне пришлось бы пройти мимо Ричарда. Поэтому я просто сидел на стуле и ждал. Ричард преспокойно разглядывал компьютеры, папки и книги, скопившиеся у меня в кабинете за пять лет. У меня там сбоку был небольшой чулан, примерно полтора на полтора метра, где я установил аппаратуру для записи мозговой активности. В кабинете я все устроил так, чтобы следить за компьютерами, пока заключенный сидит в чуланчике на удобном стуле, и я снимаю его ЭЭГ. Недостаток планировки моего кабинета заключался в том, что во время интервью заключенный сидел ближе к двери. Может быть, я стал слишком беззаботным? Может, надо было переставить мебель, последовать совету, который дал мне доктор Бринк в первый же день, – всегда сидеть ближе к двери на случай, если я кого-нибудь выведу из себя? Я только мог надеяться, что не совершил роковой ошибки.