Лошади под знакомым светом фонаря, под крики и удары кнутов не отстающих от них двух всадников постепенно пришли в себя и как будто даже обрели некоторую уверенность. Одна белая лошадь вызвалась, подняла голову, протяжно заржала, выпятила грудь и встала впереди нового табуна в качестве вожака. Бату и Шацылэн сразу же направили свет фонарей на головную лошадь. Когда появился вожак, у лошадей поднялось настроение, и они быстро сплотились, инстинкт, присущий монгольским боевым лошадям, и организовались в строй, в котором на протяжении многих сотен лет их предки противостояли волкам. Вожак вдруг издал протяжное ржание-приказ, и сначала беспорядочно скакавшие лошади быстро сгруппировались около него, плечо к плечу, живот к животу, так тесно, что даже ветер не пролетал между ними. Сотни копыт, точно сговорившись, увеличили динамику бега, сильнее стали топтать, топать, пинать. Волки совсем этого не ожидали, лютые хищники на время потеряли своё преимущество. Несколько зажатых внизу между лошадьми волков оказались окружены, как перилами ограды, стеной лошадиных ног, не имея возможности выбежать или выпрыгнуть оттуда. Некоторые волки сломали ноги, хребет, другим проломило голову, и они издавали протяжный горький вой, страшнее, чем вой бури. Бату вздохнул с небольшим облегчением: по его расчётам, как минимум два-три волка погибли от копыт лошадей. Он примерно запомнил это место, чтобы, когда ветер стихнет и погода прояснится, можно было вернуться и содрать с них шкуры. Лошади после первого отпора быстро перегруппировались так, что те, кто послабее, оказались внутри, а те, кто посильнее, — снаружи. С новым притоком сил, а также с помощью пугающих волков мощных копыт они организовали железную круговую оборону.

К болотистой местности было всё ближе, Бату испытал чувство удовлетворения от организованного лошадьми стабильного боевого порядка, этим порядком ещё можно было управлять, достаточно лишь контролировать вожака, и остальных лошадей можно было гнать в обход болота с востока. Но в душе Бату по-прежнему сохранялся страх, ведь эта стая волков была необычной, от обезумевших хозяев степи невозможно отбиться, чем больше их бьёшь, тем они злее, чем больше убиваешь, тем они безжалостнее, в степи нет человека, который бы не боялся мстительного сердца разъярённого волка. Те крики погибших волков наверняка услышали другие стаи, и предстоящий путь ещё грозил многими опасностями. Бату посмотрел на лошадей, немало из них были ранены волками. В этом табуне все лошади были как на подбор. Действительно, боевые лошади сражались не на жизнь, а на смерть с волчьей стаей, раненые лошади изо всех сил старались не отстать от табуна и не дать волкам возможности для нанесения удара.

Однако этот табун имел слабую сторону: все лошади были кастрированы, и им не хватало злости для борьбы, не хватало активных жеребцов, которые могли бы напасть на волков. В монгольской степи в каждом табуне есть десять-пятнадцать породистых лошадей, среди которых обязательно есть один жеребец. Такие выдающиеся, с длинной гривой, выше остальных лошадей на голову, бравые жеребцы были в табунах настоящими вожаками и убийцами. Как только они увидят волка, то табун под руководством жеребца занимает круговую оборону, кобылы и жеребята внутри, большие лошади снаружи, а жеребец вне табуна сражается с волком. Его длинная грива развевается, он раздувает ноздри и ржёт, встаёт на дыбы, как гора, возвышается над головой волка, потом резко опускается передней частью тела и огромными передними копытами бьёт волка по голове и туловищу. Если волк хочет убежать, то жеребец, наклонив голову, догоняет его, и самые большие, злые и сильные жеребцы могут захватить зубами волка, поднять его над землёй и швырнуть на землю, так несколько раз, пока волк не умрёт. В степи даже самый злой волк не соперник такому жеребцу. Неважно, днём или ночью, жеребец бдительно охраняет свой табун, и даже если лошади встретятся с волчьей стаей, так же как и с грозой или пожаром в горах, жеребец всё равно всегда впереди — защищает свою семью, изо всех сил старается, чтобы старые и малые как можно меньше пострадали, руководит табуном при отходе в безопасное место.

Сейчас Бату хотелось, чтобы здесь был такой жеребец. Но стоящий сейчас перед ним в эту бурю вожак табуна и все лошади были кастрированы, и хотя в теле были силы, но отвага уже пропала. Бату про себя опечалился, что регулярная армия уже много лет не приходила на пастбища подбирать себе боевых лошадей и почти все забыли про последствия того, когда в военном табуне нет настоящего жеребца. Некоторые подумали, что всё равно этих лошадей через несколько дней отправят, а когда их отправят, то они уже не будут иметь к пастбищу отношения. Это дало лазейку волкам. Бату волей-неволей преклонялся перед проницательностью вожака стаи, ведь тот наверняка уже обнаружил, что этот табун без жеребца.

Бату рванул вперёд и сбоку стал сильно стегать вожака табуна, вынуждая его повернуть к востоку, одновременно перевесил свою автоматическую винтовку на грудь, спустил предохранитель, но ещё не настал тот крайний момент, чтобы можно было стрелять. Эти лошади были новичками в боевом деле, поэтому если выстрелить, то вожак может испугаться так, что не только не сможет убежать от волков, но и передаст панику всем лошадям. Шацылэн, как и Бату, тоже сделал подобные приготовления. Буря была всё яростнее, плечи чабанов устали от постоянного подстёгивания длинными кнутами лошадей, болото всё приближалось, в обычных условиях здесь можно было почувствовать запах тины. Бату решил, чтобы вышибить клин клином, изо всех сил хлопать вожака по голове, а потом сильно свистеть. Понимающие человека вожак и остальные лошади как будто вняли его предупреждению, что к югу будет заболоченное озеро, куда лошади два дня ходили на водопой. Когда приходит весна, становится сухо, озеро мелеет, а по краям везде появляется слякотная трясина, только остаётся одно-два места, где скотоводами протоптаны дорожки и которые можно считать безопасными, остальные места становятся смертельной западнёй. Начиная с ранней весны уже немало голов крупного скота увязли в трясине — или утонули, или умерли от голода. Раньше, когда лошади ходили на водопой, то, всегда под свист пастухов, лошади могли только осторожно ступать по проверенной чабаном, безопасной для копыт дороге, пройти в глубь этого болотистого озера, чтобы утолить жажду. Даже днём ни одна лошадь не смела с такой скоростью, как теперь, влететь в это озеро.

Свист Бату в самом деле оказался эффективным, хорошо знакомые со степью лошади сразу осознали, что на юге их ждёт большая опасность. Лошади протяжно заржали, только немного приостановились и начали перегруппировку для поворота, против яростного бокового ветра, на юго-восток. С юга была опасная трясина, с севера — бешеный ветер и злые волки, оставался только юго-восток, единственная дорога к спасению. Каждая лошадь, смотря тревожно-печальными большими глазами, низко наклонив голову, бешено скакала, тяжело дыша, не издавал ни звука. Всех охватило напряжение и страх.

Как только лошади изменили направление, обстановка переменилась. Когда табун повернул на юго-восток, то самые слабые лошади оказались сбоку и сразу же стали уязвимы для нападавших попутно с ветром волкам, и самым незащищённым местом были их задние ноги. Сильные боковой ветер тоже заметно ослабил скорость табуна, оружие лошадей, которым они противостояли волкам. Но боковой ветер укрепил позицию волков. В обычной обстановке скорость стаи волков выше, чем табуна лошадей, по ветру либо против ветра — всё равно. Если по ветру, то скорость волка не ниже, чем у лошади, волк может сбоку запрыгнуть ей на спину и загрызть её, но не прыгнет сзади, потому что, если лошадь умная, она может резко увеличить скорость и скинуть волка под копыта, волк если не умрёт, то покалечится. Волк может добиться своего, лишь когда нападает сбоку от лошади. Но такое нападение волка влияет на его скорость. Если лошадь бежит очень быстро, то волк, когда прыгает сбоку, может не зацепиться когтями и зубами, он лишь оставит раны на теле лошади, но толку от этого мало.