Инструкцию я приобщаю, бывших коллег выдворяю и, выслушав еще свидетелей – школьного психолога и того самого охранника, удаляюсь принимать решение.

Это не занимает много времени – я как раз успеваю выпить чашку кофе.

На основании представленных документов и свидетельских показаний суд в моем лице приходит к выводу о недоказанности совершения уволенным учителем аморального проступка.

Говоря попросту, меня не убедили в том, что Бехтеревич был пьян. Школьный доктор явно не располагает опытом инспектора ГИБДД, она провела проверку с нарушением процедуры, в отсутствие понятых, не предоставив Льву Александровичу одноразовую трубочку из герметичной упаковки, вскрытой в его присутствии. Камеры наблюдения в учительской не было, видеофиксацией инцидента суд не располагает. А свидетельским показаниям я не особо доверяю – хотя бы потому, что фамилии Лариной и Уфимцевой, доктора и психолога Шоко-школы, мне уже знакомы: помнится, эти дамы упоминались в разговоре директрисы и Яги как особы, которые готовы улаживать проблемы, потому что любят получать премии. Где гарантии, что им не заплатили за клевету на Льва Александровича?

Администрации Шоко-школы придется восстановить в должности учителя Бехтеревича и выплатить ему компенсацию за вынужденный прогул.

– Я даже не знаю, чего в этом больше – вызова или самоиронии, – как бы задумчиво, но при этом слишком громко для внутреннего монолога сказала ехидная Алена Дельвиг, рассматривая Сеньку в образе маленького героя «Мойдодыра».

Послышались смешки: взрослые оценили шутку.

Сенька был как бы неглиже – в телесного цвета трико и блестящих атласных «семейниках» поверх него. Трико пестрело пятнами, нарисованными на коленках, локтях, ступнях, шее – много, много пятен различного происхождения. Лицо артиста тоже было живописно раскрашено, а волосы всклокочены и надежно зафиксированы в таком состоянии парикмахерскими средствами. Сенька выглядел карикатурным грязнулей – как надо, в общем, выглядел. И, разумеется, выделялся среди чистеньких нарядных одноклассников.

Первый «А» субботним днем собрался в малом актовом зале Шоко-школы в полном составе.

Трое из пятнадцати «ашек» участвовали в конкурсе, остальных пригласили для поддержки и массовки: выступления снимали на видео, и для последующего качественного монтажа нужны были общие и крупные планы восторженных зрителей. Тут же присутствовали первый «Б» и первый «В», тоже в полной комплектации, плюс родители артистов, учителя и, разумеется, члены жюри.

В него вошли председатели родительских комитетов всех трех классов, завуч по воспитательной работе, школьный библиотекарь и руководитель драмкружка.

Возглавляла эту комиссию завуч – строгая молодая дама, похожая на бизнес-леди новой формации. Она бойко сыпала терминами вроде «ивент», «регламент», «тайм-план», «бриф», «бэклайн», «байеры», само мероприятие в приветственном слове определила как «по сути тимбилдинг», а про классы сказала, что «это у нас фактически дестинации, так что все серьезно и по-взрослому, коллеги».

Натка, поглядывая на кулисы, откуда то и дело выглядывала черная, как закопченный чугунный горшок, голова нетерпеливого Сеньки, переводила для старшего лейтенанта Таганцева:

– «Байеры» – это заказчики мероприятия. Не знаю, наверное она городской департамент образования и науки так называет, вообще-то они организаторы конкурса… «Тимбилдинг» – это какое-то общее занятие для проверки и укрепления командного духа… «Дестинация»… блин, я не знаю, что такое дестинация, может, от английского «дестини» – судьба, рок?

– Рок я бы послушал! – оживился простодушный опер.

– Это вряд ли, – огорчила его Натка. – Смотри, какие все чинные-благородные. Ни маек с рожами, ни кожи в заклепках…

Из двенадцати юных чтецов, делегированных тремя классами, бомжеватым неформалом выглядел один Сенька.

Начались выступления. Очередность их определили просто – по списку фамилий, составленному в алфавитном порядке. Каждому чтецу отводилось не более пяти минут, и дело шло споро.

– За час управимся, – порадовался Таганцев, у которого на редкий выходной в компании любимой женщины были вообще-то совсем другие планы. И тут же продемонстрировал некоторое знание терминов и процессов ивент-индустрии: – А кофе-брейк у нас будет?

– Главное, чтобы не было того брейка, который в боксе, – ответила на это Натка.

– А кто-то будет драться? – Таганцев посмотрел на сцену, на жюри, на Натку с сурово насупленными бровями и сам догадался: – У тебя в планах рукопашная?

– Да, если они обидят моего мальчика.

– Да брось! Сенька тут лучший!

Выступления действительно были так себе, ничего особенного. Один мальчик в форме солдата Великой Отечественной и с георгиевской ленточкой на пилотке прочитал стихотворение Симонова:

– Идеологически грамотный выбор репертуара, – нашептала Натке незнакомая дама справа – родительница кого-то из «бэшек» или «вэшек». – К семидесятипятилетию Победы самое то…

Натка досадливо цыкнула и укоризненно посмотрела на Костю слева, как будто это он был виноват, что они с Сенькой упустили победоносный идеологический момент.

– Брось, борьба за чистоту – это вечная тема, – шепотом успокоил ее Таганцев. – А сейчас зима, как раз сезон вирусных заболеваний – вот увидишь, это выстрелит.

За мальчиком с Симоновым вышла девочка с Пушкиным – читала про Царское Село и лицейскую дружбу, явно намекала на ситуативное сходство.

– Подлизывается, – вновь шепотом прокомментировала проницательная дама справа. – Бессовестно льстит Шоко-школе, юная пушкинистка…

Но Алена Дельвиг – жена потомка друга Пушкина – в первом ряду за столом, где разместилось жюри, растроганно кивала, одобряя проведенную параллель.

Потом была еще девочка – с Лермонтовым и мальчик – с Байроном, причем на английском.

– А кстати, ведь никто не говорил, что читать можно только русские стихи, а в школе есть дети-билингвы, – одобрительно прокомментировала дама справа.

– Билингвы – это дети, которые одинаково хорошо говорят на двух языках, – расшифровала Натка для Таганцева.

– Или одинаково плохо, – тут же хохотнула дама справа. – Вы слышите? Кокни, акцент рабочего класса. Сразу ясно – мальчик жил в Восточном Лондоне, это очень непрестижно.

А за непрестижным восточнолондонским мальчиком наконец вышел Сенька и взорвал зал! Дети и взрослые хохотали и аплодировали так бурно, что звенела люстра на потолке.

– Это мой сын, – сообщила Натка соседке справа, чтобы та не вздумала сказать что-нибудь критическое.

– Артистичный молодой человек, – отметила дама и после этого надолго замолчала.