Когда двери закрылись и поезд, разгоняясь, ушел в туннель, Билли огляделся по сторонам, понял, что в вагоне совершенно один, и почувствовал себя попавшим в ловушку. Но поезд шёл всё дальше и дальше, а с ним ничего не происходило, и Билли решил, что страшное лицо бездомного в кабине машиниста ему всё же почудилось, что неподвластная ему Вселенная не переместилась в реальный мир, как ему показалось всего несколько минут назад. Кажется, он вовремя остановился. Или, может быть, он просто начал сходить с ума? Подумать только, эта очевидная мысль впервые пришла ему в голову! Но, если это так, тогда… Он опустил взгляд и увидел, что ничего не изменилось, что его тело действительно взбунтовалось… А поезд всё шёл и шёл, раскачиваясь и повизгивая на поворотах. Ах ты, подумал Билли, ведь скоро новая станция, а там люди… Нужно попробовать застегнуться наконец. Он не успел даже приподняться, как поезд резко, с жутким протяжным скрипом затормозил, как будто вдруг наткнулся на стену. Билли понесло по скользкому сиденью вбок и сильно ударило о поручень. Кузейро не удержался на его плече, свалился и заскользил куда-то в конец вагона, скребя когтями по полу.

Момента, когда поезд остановился окончательно, Билли не уловил. В голове страшно гудело после удара. Поэтому он не очень удивился, когда двери неохотно разъехались, но не широко, а только чуть-чуть, чтобы пропустить какого-то человека. Человек запрыгивал в вагон откуда-то снизу и поэтому сразу упал животом на пол, пытаясь подтянуться и шаря руками в поисках опоры. Следом в вагон забрался и второй. Этот оказался значительно более ловким и сразу же вскочил на ноги, щуря глаза после темного туннеля. Билли только рот раскрыл от изумления: он узнал того самого мексиканца, с которым сегодня утром расстался в парке. Тут наконец-то поднялся спутник мексиканца, и Билли подумал, что, наверное, слишком сильно стукнулся головой: перед ним в непривычных джинсах и куртке стояла его собственная тётушка Эллен!

Бывает же так: приснится что-то жуткое, ну просто невероятное, так что впору, как в детстве, кричать во весь голос и звать мать. Потому что страшно так, как бывает страшно только в детстве. А проснёшься, и оказывается, что просто руку отлежал… или ногу. Но кошмар ещё не отпустил, хоть ты и понимаешь, что это только сон. Ну, может, не страшно уже, но как-то… тоскливо. Окончательно просыпаться вроде бы еще рано, а заснуть опять… ну точно — тоскливо. И вот спать не спишь, но чувствуешь себя странно: то ли ты здоровый мужик, то ли испуганный ребёнок…

Карлос, похоже, так и застрял в этом промежуточном состоянии. Пока он лежал на холодной земле, бессмысленно глядя в небо, от него ничего не требовалось. Как будто ничего еще не началось или, наоборот, всё уже кончилось. Но стоило ему посмотреть вслед убегающему Очкарику, как он понял, что уж теперь он должен что-то сделать — или хотя бы сообразить, что именно нужно делать. В голове гудело, руки и ноги по-прежнему были как чужие. Карлос, преодолевая слабость, с трудом заставил себя приподняться. Рядом на корточках сидела Большая женщина и вопросительно смотрела на него. В пустой голове у Карлоса зашевелились какие-то подозрительно знакомые мысли, но Карлос тут же отогнал их. Большая женщина улыбнулась ему и поднялась во весь рост. Теперь она показалась Карлосу просто огромной. Прямо над ним нависали её тяжёлые, как будто каменные, груди и чуть выпирающий живот. Крупные колени нетерпеливо подрагивали. Карлос вдруг вспомнил, как недавно раздвигал эти мощные колени, а потом… Додумывать дальше не хотелось; он испугался, что сейчас эта женщина за всё, что он с ней сделал, обрушится на него и раздавит, и это будет больно и стыдно… Карлос поспешно вскочил на ноги, проклиная себя за такую слабость, хотя это всё-таки была не обычная трусость, недостойная мачо, а только жуткий детский кошмар. Конечно, это был кошмар, потому что, даже когда Карлос встал, большая женщина все равно показалась ему тяжёлой и грозной, как статуя.

— Ну что ты, солнышко, испугался, — женщина обращалась к нему ласково, но в её голосе Карлосу послышался металл. — А я и не знала, что у Билли есть приятели. Он такой скрытный, ты себе не представляешь!

Женщина приблизилась вплотную, и Карлос не посмел сделать шаг назад. Он подумал, что любое движение сразу выдаст его страх и тогда она рассыплется на большие, неимоверно тяжёлые куски… Женщина придвинулась ещё ближе и Карлос понял, что груди у неё совсем не каменные, а, наоборот, мягкие и упругие одновременно. Потом она сделала какое-то неуловимое движение, и Карлос вздрогнул: большая грудь плавно легла ему прямо на голову, а руки жёстко ухватили за плечи. Темная ткань платья залила глаза, как густое вино. Он услышал гулкий, словно из бочки, стук сердца и вдохнул запах женщины. Под грудью у неё пахло пряно: может быть потом, а, может быть, и действительно вином.

— Этот Билли — он вообще дурачок, если честно. Так нас вчера напугал! Матушка просто в себя прийти не может. Она в него столько сил вложила, а он… Тоже мне гений! Я знаю, он вчера из-за меня всё это устроил. Хмурый всегда такой, поганец. Даже когда меня подкалывает, то… как на похоронах. Думаешь, я не догадываюсь, что он терпеть меня не может? Вчера специально на выступление пришла. Ты бы видел его морду! Ну и он, конечно… А потом сбежал. Как мальчишка. А я вот должна его искать! Потому что самой матушке некогда. Ха, знаю я, как ей некогда. Мне что, я гулять люблю… всегда с кем-нибудь интересным познакомишься. Дома-то со скуки помереть можно…

Карлос чувствовал, что от его дыхания темнота вокруг становится влажной, а спёртый воздух, пропитанный винным запахом, лезет обратно в глотку. Карлос как будто проснулся окончательно и вдруг осознал всю нелепость и унизительность того, что с ним происходит: его цепко держит в объятиях большая белая женщина с необъятной грудью и голым, как у манекена, лобком. Ну почему он не напал на ту, которая пробегала раньше, на худую?! Это проклятый Очкарик ему помешал! Карлос напрягся, пытаясь разбудить в себе недавнее неистовство, ему захотелось немедленно ударить эту облапившую его куклу так, чтобы увидеть её кровь, и после, озверев окончательно, добить до конца. Женщина почувствовала его движение, чуть-чуть пошевелилась, и Карлос, теперь сжатый с двух сторон её грудями, уткнулся в глубокую ложбинку между ними. Кожа тоже пахла вином и чем-то… вроде соли. Карлос поднял лицо и увидел широкую понимающую улыбку. Ему показалось, что женщина специально подзадоривает его, сомневаясь в его способности убивать, в том, что он вообще мужчина!

— Да ты, солнышко, я смотрю, совсем заскучал! Ну-ну, что ты? Я же на тебя не сержусь, ты этого ещё не понял, глупый? Ну на, на! Ну, не будь же упрямым!

Она убрала свою большую руку с его плеча, её ладонь скользнула в вырез платья, и на Карлоса, прямо в лицо ему, вывалилось что-то белое, гладкое и прохладное, как будто у его щеки внезапно надули воздушный шарик. Карлос резко откинулся назад, но ладонь, выпустившая этот шарик на свободу, тут же легла на затылок и плавно повела его голову обратно. Карлос успел разглядеть большой розовый чуть примятый сосок и, сам себе удивляясь, схватил его открытым ртом, как птенец. Белая даже на вкус, гладкая и быстро начинающая согреваться плоть вдруг потеряла всякую форму, легко заполнила весь рот и, кажется, устремилась в гортань. Задохнувшись, Карлос всхлипнул, но не застыдился, а почувствовал, что вкус неведомо как смешался с запахом. Или просто запах превратился во вкус, и от этого собственная слюна казалась ему тем самым терпким вином, которое он даже и не глотал, а просто позволял ему в себя вливаться.