— А я настаиваю, чтобы они остались. Говори, что тебе нужно. Я спешу.

Эдвин оценил враждебность окружения и ретировался на полшага в сторону своих спутников.

— Вы не оставили мне выбора, — в своей обычной манере пробубнил он под нос. — Вы думали, что я не узнаю?

Кейт вздохнула.

— Мне было бы легче ответить тебе, если бы я знала, о чем ты говоришь.

Эдвин заморгал, как если бы она направила ему в глаза сильный свет. Она прекрасно понимала, что лучше не противоречить ему. Но тут она ничего не могла поделать.

— Картина, — наконец сказал он. — Я предупреждал тебя.

Кейт подняла бровь:

— Какая картина?

— Нам нужно спешить, — прошептал один из сопровождения Эдвина, беспокойно оглядывая толпу. — Не хотите показать ей?

Эдвин злобно взглянул на него. Однако полез в карман пальто и вынул бумагу, явно являвшуюся официальным документом.

— Я не знаю, что еще я могу сделать, Кейт, — сказал он. — Я испробовал все, чтобы прекратить твои безобразия. Но мой отец был прав. В тебе сидит дьявол. Мне следовало запереть тебя, как это делал он, прежде чем ты зашла так далеко.

Кейт похолодела. Эдвин вознамерился использовать ту злополучную картину в качестве доказательства необходимости надзора за ней.

— Что зашло слишком далеко, Эдвин? Меня даже не было в городе.

Он продолжал, словно не слышал ее:

— Все, что я сделал, — дал судье увидеть эту пародию на тебя. Одного взгляда было достаточно — он согласился, что мой долг как главы семейства изолировать тебя подобающим образом, чтобы остановить твое безумство.

— Изолировать? — Ей стало трудно дышать. Ей стало трудно думать. У нее появилось ужасное чувство, что она плавится и замерзает одновременно. — У тебя нет права.

— У меня все права. Я глава семьи. Я несу ответственность за твою безопасность. Более того, я несу ответственность перед своими детьми, перед честью Хиллиардов, которой ты угрожаешь. Так что мне пришлось самому позаботиться о том, чтобы остановить тебя.

— Что я говорила тебе, Би? — спросила Кейт, прилагая все усилия, чтобы оставаться невозмутимой. — Vasa vana plurium sonant.

И не могла удержаться от того, чтобы не привести перевод: пустые горшки производят больше шума.

Би насмешливо улыбнулась. Гарри поперхнулся смешком. Что до Эдвина, то его реакция была предсказуемой.

— Что? Что ты сказала? Я думал, Мертер излечил тебя от привычки изрекать латинскую чепуху.

Кейт старалась удержать безмятежную улыбку на своем лице.

— По-видимому, у меня рецидив.

— Ну, не волнуйся, — сказал Эдвин. — С этим теперь покончено. Ты думаешь, что очень умная. Ты в самом деле считала, что тебе сойдет это с рук — позволить нарисовать себя голой?

— Но, Эдвин, никто не рисовал меня голой. А даже если бы и так, насколько я знаю, это не запрещено законом.

— Правильно, однако этого достаточно, чтобы доказать, что ты не можешь самостоятельно вести свои дела.

И вдруг в один миг пришла ясность.

— Тебя не волнует нравственность твоих детей, ты лицемер, — бросила она ему в лицо. — Все дело в Исткорте.

Эдвин покрылся безобразными пятнами.

— Чушь.

— Не лги, Эдвин. У тебя это плохо получается. Ты никогда не мог простить нашу мать за то, что она постаралась, чтобы я унаследовала Исткорт. Ты никогда не мог простить отцу, что я получила его обратно после смерти моего мужа. Ты хочешь сам владеть им.

— Нет! Но всякий видит — ты не знаешь, что с ним делать. Кто, скажите на милость, использует пастбище для выращивания цветов?

— Ты, конечно, не видел нашу бухгалтерию?

— Выращивание цветов? — произнес Гарри сзади нее. — Вот откуда эти брошюры о тюльпанах.

— Это абсурд! — визжал Эдвин. — И теперь я его остановил. Здесь у меня бумаги.

Кейт смотрела на них как на ядовитую змею. Он не просто уничтожал ее. Он уничтожал Исткорт. Би взяла ее за руку, но она почти не заметила этого. У двери Трэшер и Джордж сделали движение, готовые защищать ее, но Гарри сделал им знак остановиться.

— Вы не можете изолировать ее, — сказал Гарри Эдвину. — Даже вы.

Эдвин повернулся, окинул его взглядом.

— Я могу все. И я сделаю все, чтобы спасти свою семью.

Кейт задыхалась.

— Тебе не кажется, что твоя репутация пострадает, если ты отправишь герцогиню в Бедлам?

— Не говори глупостей, — выпалил Эдвин. — Я никогда не позволю, чтобы с тобой плохо обращались. Есть прекрасные частные заведения. Ты можешь поехать добровольно, или тебя повезут эти мужчины.

— Убирайтесь отсюда, — внезапно загремел Гарри, становясь между ней и Эдвином.

— Как вы смеете, Лидж, вмешиваться в частное дело? — возмутился Эдвин.

— Смею, потому что это грубая ошибка в отправлении правосудия.

Эдвин фыркнул.

— Она не будет арестована. Но для ее же блага Кейт следует защитить… от нее самой. В конце концов, пресловутая картина может стать всего лишь ее первым вопиющим поступком.

— Чушь, — загремел Гарри. — Я прекрасно знаю, что картина написана не с вашей сестры. Кто-то заплатил второразрядному художнику, чтобы он пририсовал ее лицо к чьему-то там телу.

— Вы видели картину? — потребовал ответа Эдвин, тыкая Гарри в грудь свернутой в трубку бумагой. — Если вы ее видели, вы не можете утверждать, что это не она.

— Конечно, могу. И могу доказать это.

У Кейт шумело в ушах. Она за кого-то держалась, но не осознавала за кого. Однако услышала, как Би рядом с ней издала слабый стон. Нет, Гарри, нет. Даже в такой ситуации.

— Как? — завопил Эдвин, его глаза широко раскрылись. — Как вы можете доказать это?

Кейт снова закрыла глаза. Она не хотела смотреть. Она не могла слышать, как Гарри выбалтывает правду. Ей хотелось свернуться в клубочек и спрятаться. Ей, странное дело, хотелось плакать. Она не плакала с того дня рождения, когда ей исполнилось шестнадцать лет.

— Я так понимаю, вы сообщаете мне, что вы видели мою сестру без одежды, — брызгал слюной Эдвин, и в его голосе было больше ликования, чем злости. — И это означает, что она даже не ограничилась мужчинами своего круга. Она теперь развлекается с простыми солдатами. Все, что вы сделали, — вы подкрепили вердикт о ее безумии.

— Развлекается? — запротестовал Гарри, нависая над Эдвином, как ястреб. — Я ни с кем не развлекался. Я женился на ней.

Гарри слышал слова, исходящие из собственного рта, и не верил своим ушам. Что он делает? В любое другое время он мог бы продумать лучшую защиту. Но он был измучен, обескуражен, и единственное, что пришло ему в голову, — у мужа больше прав, чем у брата, даже если брат — герцог Ливингстон.