– А через три месяца я выведу тебя в свет! И ты будешь рассуждать об искусстве как интеллектуал! И поразишь какого-нибудь умного и талантливого мужчину тонкостью суждений… – Энен даже раскраснелась от волнения. В профессора Хиггинса она еще никогда не играла.

15 ноября 1994 года

Кажется, я влюбился. Нет, совершенно точно влюбился. Думаю о ней непрерывно, днем и ночью. В школе и на работе. Особенно на работе, ведь я там ее увидел. Когда она вошла, как девушка моей мечты, с мокрыми ногами.

Она прекрасна. Особенно шелковые ноги, особенно волосы, светлые и волнующие, особенно глаза, серые и огромные.

Алиса от злости придумывает, что Жанна проститутка. Если бы это было так, Роман не был бы с ней, а они вместе уже три дня.

Когда я читал Скотине «Незнайку», она стояла передо мной в образе Снежинки. И Синеглазки. Она светлая, нежная, как Снежинка, красивая, как Синеглазка (но у Синеглазки на картинке черные волосы), у нее прекрасная душа. Интересно, что важней для моей любви, прекрасная душа или красота? Влюбился бы я в нее, если бы она была некрасива?

Хорошо, что она красивая. Гораздо труднее было бы любить толстую, как Алиса (хотя у Алисы-то не прекрасная душа, а самая обычная). Может, когда любишь толстую, она кажется худой?

Немного отвлекся от любви к Жанне, когда в кастрюле начала скакать сгущенка.

Мы со Скотиной нашли в Куче банку сгущенки шестьдесят пятого года (откуда она там? ни баба Сима, ни баба Циля, никто не оставил бы сгущенку), и я решил ее сварить на плитке на письменном столе. За тридцать-то лет сгущенка уже сама сварилась, и нужно было только немного подварить, полчаса, не больше. Ну и вот, за своими мыслями о Жанне я забыл про сгущенку, вода выкипела, и банка запрыгала в кастрюле.

Пили чай с Энен с вареной сгущенкой. Жанна тоже пришла из спальни на сгущенку. Старался на нее не смотреть, боялся, что выдам себя и свои видения. Какие у нее красивые ноги, и руки, и волосы! Вот только лицо… как отвернусь от нее, так сразу не помню ее лица!

Вообще-то я для нее подваривал сгущенку. Для Энен. Я заметил, что она любит еду. Особенно яичницу и копченую колбасу. Блокада, вот в чем дело: когда видит еду, не может не есть. Как баба Циля и баба Сима, баба Сима в меньшей степени, она иногда может не есть, у нее очень сильная воля.

Энен сказала: многие философы отрицали случайность (например, Спиноза), считали, что все детерминимировано (может, я неправильно помню слово). В общем, что все имеет свою причину, а случайностей не бывает. Энен сказала, что думала про это, когда шла к нам.

Она остановилась на углу Невского и Литейного у кинотеатра «Октябрь» и вспомнила: в сорок третьем году в шесть часов вечера люди выходили из «Октября», и вдруг на перекресток Невского и Литейного попал снаряд. А там в это время были четыре трамвая. Очень много людей погибло, те, кто выходили из кинотеатра, те, кто были в трамваях. Все эти люди не ждали смерти, они просто выходили из кинотеатра или ехали в трамвае. Я хожу там каждый день. Трудно представить, что там трупы, кровь… На углу Невского и Литейного кровь, трупы, и каждый кому-то мама или Ларка.

Энен не вышла из кинотеатра вместе со всеми: она вернулась в пустой зал, потому что забыла там кофту. Это случайность. Если думать, что все на свете случайно – это называется волюнтаризм. Энен сказала, что она больше волюнтарист, чем фаталист, который считает, что все предопределено, так веселей и больше вариантов: всегда кажется, что вернешься за кофтой. В смысле спасения.

А в смысле сгущенки меня беспокоит Скотина. Нет, я понимаю: можно не любить вареную сгущенку, как люблю ее я. Но у него плохой аппетит не только на сгущенку – на все, кроме киндер-сюрпризов. Он бледный. В прошлый раз я принес ему гематоген и аскорбинку. Гематоген он съел как шоколадку, а аскорбинку пришлось заставлять. Сегодня опять бледный. У него болит живот. У него часто болит живот.

Оставил записку Роману на письменном столе: «Не дело, чтобы ребенок питался всухомятку. Давайте деньги на одну курицу в неделю, я буду покупать курицу и варить ему бульон».

Но, по-моему, дело не только в животе. Скотину что-то гнетет. Что?

Ночью мне приснился сон. Мне снилась любовь. Сама Жанна там тоже была, ничего не делала, не разговаривала, просто была. Обычно мне снятся конкретные сны, например, что я бегу через мост, падаю и лечу в пропасть (тут я обычно просыпаюсь). Это первый раз, когда мне приснилось чувство. Любовь. А я и не знал, что так бывает.

Энен отнеслась к курсу «Как стать интеллигентным человеком за три месяца» со всей серьезностью. Первое, что она объяснила: культурный код – это что, кто, как, манера и просто слова.

Что: набор сведений, без которых никак не обойтись.

Философские направления (Алисе не нужно читать философов, достаточно уметь упоминать: к примеру, не читая Канта, упомянуть категорический императив и вещь в себе).

Эпохи (Алисе не нужно изучать историю, достаточно знать, что Древний мир, Античность, Средние века, Возрождение и Новое время были).

Стили в искусстве (тут уж ничего не поделаешь, Алисе нужно знать, как классицизм, барокко, рококо, неоклассицизм и модерн распространяются на литературу и живопись… и архитектуру, хотя бы в Питере, на случай если она познакомится с умными и талантливыми мужчинами на улице и захочет блеснуть).

Что касается живописи, Энен назвала для обязательного выучивания: маньеризм, постимпрессионизм, фовизм, примитивизм, академизм, кубизм, но когда Алиса взвыла «к черту измы!», признала, что увлеклась и это будет немного чересчур, но вот сюрреализм – обязательно.

Кто — тут придется тупо зубрить. Алиса ведь хочет стать избранной, а не ограничиться знанием «русский писатель, который написал три романа на «О». И не дай бог спутать одного Алексея Толстого с другим Алексеем Толстым, забыть, что Набоков и Сирин – один и тот же писатель, – это провал. Алиса будет как Штирлиц в тылу врага: одно неверное слово, и провал.

– Писателей и так слишком много, а некоторые еще имеют по две фамилии! – возмутилась Алиса.

– А у некоторых сложные фамилии, придется заучивать по слогам: Фейхт-ван-гер, Тек-ке-рей, а некоторые художники звучат почти одинаково, не спутай Мане с Моне, ван Эйка с ван Дейком – это провал.

Как — это самое сложное. Потому что язык, на котором разговаривают интеллигентные люди, к числу которых через три месяца будет принадлежать Алиса, – это набор литературных ассоциаций и аллюзий. Интеллигентный человек, не задумываясь, говорит «тургеневская девушка», «набоковская нимфетка» и «женщина бальзаковского возраста», «шекспировские страсти», «викторианские ценности», «ницшеанство», «кафкианское зло», «прустовский психологизм» и, конечно, «прустовские мадленки». Но ничего, Алиса научится.