Кэт вдохнула запах цветов, солнца, тепла и природы. На мгновение ей ужасно захотелось покружиться, запрокинув голову, и отдаться магии цветов и солнечного света. Но она просто легла на спину, вытянув руки над головой. Сорвала лютик, один из первых цветов, который Оливер подарил ей в детстве, и поднесла к лицу.

– Это прекрасно и чудесно, Оливер, – сказала она, когда он лег рядом. – Как раз то, что мне нужно. Я словно перенеслась на пушистое облако в сверкающей голубизне неба…

Но пушистое облако и сверкающая голубизна неба снова напомнили ей о родителях. О том дне, когда они смотрели на облака и увидели оленя, индеек и машины, о смехе матери над облаком, похожим на индейку. О звуке, которого Кэт давно не слышала. Во всяком случае, не такой смех.

– Я знал, что тебе понравится, – сказал Оливер.

К глазам Кэт подступили слезы, и она безудержно расплакалась.

«Нет, мама не умрет!» – мысленно убеждала она себя.

Сколько Кэт помнила, ее мать всегда была сдержанной, чопорной. А с момента смерти мужа Лолли ушла в себя еще больше. Воздвигла между собой и остальными невидимую стену.

Кэт никогда не забудет, что она кричала матери в тот день, когда та сообщила о гибели отца.

– Он должен был взять меня с собой, как я хотела! Тогда я могла бы быть с ним на небе!

Многие годы, когда Кэт об этом вспоминала, ей становилось до тошноты стыдно.

«Как можно сказать такое! Матери! Человеку, который потерял мужа, сестру и зятя».

Когда Кэт было тринадцать лет, это очень терзало ее, и Оливер посоветовал просто поговорить об этом с Лолли, сказать, что она не имела этого в виду Кэт собралась с духом, но мать, как обычно, отмахнулась.

– Кэт, нам нет нужды об этом думать.

И вернулась к бухгалтерским книгам, оставив Кэт наедине со своим стыдом, с тяжестью на сердце, от которой она не могла избавиться.

Но теперь на память Кэт пришли моменты, когда Лолли Уэллер проявляла доброту. Много часов она сидела, обняв дочь в ту первую ее ночь без отца, а Кэт плакала и кричала. Потом взяла на себя отцовскую обязанность читать Кэт перед сном, даже если была настолько измотана хлопотами по гостинице, заботой о переживающих горе племянницах, что, казалось, сама сейчас крепко заснет. Однажды Лолли поехала за шестьдесят миль к специалисту по лечению местных птиц, когда Кэт нашла на заднем дворе раненую малиновку. Мать была рядом все эти годы, невозмутимая, сильная, занимающаяся бухгалтерией, ухаживающая за гостями, приготовляющая завтраки.

Пыталась мать, как видно, сделать что-то и сейчас, вернув племянниц в гостиницу. Сражалась с болезнью. Кэт не удивилась бы, услышав от Лолли: «Я не собираюсь подвергаться этой ужасной химии и облучению. Мое время истекает, и я ухожу». Это было бы больше похоже на ее мать. Ее борьба представлялась одновременно необычной и само собой разумеющейся, вот какой непростой была мать Кэт. Но при всем при том Лолли была ее якорем. Даже если между ними не существовало близости, как между иными матерями и дочерьми – совместные походы по магазинам или обмен секретами за чисткой моркови, – они были своего рода деловыми партнерами. Гостиница – их общее дело. А теперь…

Оливер сел, притянул Кэт к себе и обнял. Не сказал, что все будет хорошо. Не велел перестать плакать. Вообще промолчал. Кэт прильнула к нему, цепляясь за футболку. Когда слезы наконец прекратились и Кэт отдышалась, она посмотрела на полевые цветы, на старую скамейку в центре луга.

– Наверное, ее поставил здесь какой-то романтик, просто чтобы сидеть среди всей этой красоты. – Она махнула рукой на скамейку.

Она поднялась с глубоким вздохом и протянула руку. Оливер подал свою, и Кэт повела его посидеть. Оливер кивнул.

– Да, я…

Кэт посмотрела и увидела – вот они, в числе многих процарапанных инициалов и имен, буквы «ОТ», вырезанные на второй планке, и «КУ» – на третьей. Не в сердечке, конечно, но заметные. Это была их скамейка у Лягушачьего болота, где они сидели и разговаривали вдали от своих домов, наблюдая, как с плавающих листов кувшинки прыгают лягушки и жабы.

– Как это? Как ты ее сюда привез?

– Выиграл тендер на создание нового парка. А они хотели убрать это старье, поэтому я попросил разрешения забрать ее – сентиментальные воспоминания и все такое. Я проезжал мимо этого места несколько недель назад, а когда услышал о твоей маме, подумал, что хорошо бы тебе приезжать сюда… Подумать, подышать, побыть вдали, но чувствовать свои корни, понимаешь?

«Да, понимаю, – согласилась про себя Кэт. – Совершенно точно понимаю».

Она обожала сентиментальность Оливера. То, что ландшафтный архитектор, который проектировал и создавал городские и коммерческие парки, дворы и пешеходные дорожки, оценил луг с полевыми цветами.

– О, Оливер… – Она потянулась к нему. – Тебя мало назвать чудесным.

– Значит ли это, что ты выйдешь за меня замуж? – спросил он, доставая из кармана маленькую коробочку.

Опять странное чувство дало о себе знать покалыванием в пальцах ног Кэт, но не пошло выше, как обычно. Это был Оливер. Он стоял среди полевых цветов, рядом с их спасенной скамейкой на поле возможностей и предлагал ей руку и сердце. Кэт хотелось, чтобы мир снова показался правильным и надежным. Оливер открыл коробочку и вынул старинное золотое кольцо со сверкающим круглым бриллиантом. Надел ей на палец.

– Я люблю тебя больше всего на свете. И знаю, как ты сейчас напугана, как переживаешь из-за мамы.

Я хочу, чтобы мы стали одной семьей, Кэтрин Уэллер.

«Будь ты проклят за то, что сказал именно то, что надо. Именно там, где надо», – пронеслось в голове Кэт.

Она колебалась, но лишь секунду.

– Да.

Затем, скрытая за старыми дубами и елями, Кэт позволила Оливеру уложить ее на полевые цветы, снять с нее сарафан и впервые заняться с ней любовью.

Она не чувствовала себя другой. После стольких лет фантазий о сексе с Оливером Тейтом, воображаемых сцен, но так… Боясь этого, она наконец занималась с Оливером любовью. Солнце светило в лицо, ветерок шевелил волосы, и она видела устремленные на нее глаза Оливера, полные любви, нежности и невысказанного «Я ждал этого всю жизнь».

Но Кэт не чувствовала себя другой. Или по-другому. Она совершенно точно не взорвалась на миллион кусков, как всегда себе представляла.

Кэт остановилась в дверях гостиницы и обернулась, чтобы помахать отъезжающему Оливеру, снова ощущая в пальцах ног то странное чувство. Кэт поняла, что никому не сообщит эту новость сегодня вечером, и потому сняла красивое кольцо, посмотрела на него и убрала в карман. Достала телефон и написала Оливеру: «Пока не будем говорить Лолли, подождем подходящего момента, ок?» Мгновение спустя пришел ответ: «Заметано».

Кэт собралась перед дверью с духом, уверенная, что, едва увидев ее, мать поймет: что-то изменилось. Они с Оливером занимались любовью. Они с Оливером помолвлены. Снова, в один миг, ее жизнь коренным образом изменилась. У ее матери рак. Кэт обручилась, чтобы выйти замуж. Замуж.