Еще одной разновидностью «секонд-хендеров» Рэнд называла людей, которые ставят любые вторичные соображения выше истинных ценностей. Например: человек, который, вместо наиболее достойного кандидата берет на работу своего друга. Он руководствуется только мотивами их дружбы, в то время как за бортом остается человек, чье участие было бы намного более полезным для бизнеса. Или же критик, который оценивает произведение, исходя из своих отношений с автором, нежели из реальной ценности работы. Замена истинных ценностей на вторичные рождает «вторичный образ жизни».

«Это может показаться наивным, – писала Рэнд. – Но – станет ли наша жизнь когда-нибудь по-настоящему реальной? Будем ли мы когда-нибудь жить так, как подобает? Или жизнь всегда будет чем-то другим, чем-то отличным от того, чем она должна быть? Настоящая жизнь – простая и искренняя, даже наивная – это единственная жизнь, в которой можно обнаружить все потенциальное величие и красоту человеческого существования. Существуют ли какие-то убедительные причины, по которым мы должны продолжать мириться с той подменой, которую имеем сегодня. Никто не показывает современную жизнь такой, какая она есть на самом деле, с настоящими причинами и следствиями. Я собираюсь сделать это. И, если эта картинка не приятна – то какова же альтернатива?»

Введение отрицательного персонажа, Эллсворта Тухи, могло превратить роман, изначально запланированный как произведение, свободное от политического подтекста, в сатиру на левацкую литературную культуру Нью-Йорка 1930-х. Однажды вечером она и Фрэнк неохотно присоединились к паре своих друзей для похода на лекцию британского социалиста Гарольда Ласки в исповедовавшей левые взгляды Новой школе социальных исследований. Когда Ласки вышел на сцену, Рэнд была поражена. Это что, появился Эллсворт Тухи во плоти? Во время лекции Рэнд нарисовала в своей записной книжке его портрет, а также детально описала его мимику и жестикуляцию. На выступления Ласки они с Фрэнком приходили еще два раза.

Заметки Рэнд, сделанные на лекциях Ласки, демонстрируют также ее неприязнь к образу жизни окружающих женщин. Дамы, присутствовавшие в аудитории Новой школы, ужаснули ее – она описывает их как бесполых, немодных и неженственных. Во время лекций она и Фрэнк перебрасывались шуточками, насмехаясь над их неряшливыми фильдекосовыми чулками. Но больше всего Рэнд была разгневана их «интеллектуальной пошлостью», они казались ей слабоумными, не способными понять зла, которое нес в себе социализм Ласки. Эта мизогония проявилась в созданном ею образе Эллсворта Тухи, которого автор показала женоподобным, склонным к сплетничеству и злонамеренно ехидным («в женской манере», – подчеркивает Рэнд). Эти качества были призваны усилить контраст между Тухи и противостоящим ему мужественным индивидуалистом Рорком.

До того, как она увидела Ласки, Тухи был просто абстрактной антитезой Рорка. Но этот социалист-интеллектуал очень удачно вписался в ее концепцию – несмотря даже на то, что он делал роман похожим на комментарий к современным событиям. Но Ласки был не единственным прототипом Тухи – чтобы придать этому образу большую выпуклость, Рэнд также использовала некоторые черты, позаимствованные у американских критиков Гейвуда Брауна, Льюиса Мамфорда и Клифтона Фейдимена.

Эти скрупулезные исследования позволили Рэнд преодолеть те ограничения, что были свойственны ее первым попыткам в художественной литературе. Проработка характеров персонажей всегда была ее слабым местом. Герои «Ночи 16-го января» являли собой мощные человеческие символы, но были неубедительны в своих человеческих качествах. В романе «Мы – живые» Рэнд сумела обойти этот острый угол, поскольку у большей части персонажей были реальные прообразы среди ее знакомых в России. Теперь она повторила этот метод, заимствуя черты характера из биографических книг и дополняя собственными наблюдениями.

Но создавая главный женский персонаж романа, Доминик Франкон, она не прибегала к этому методу. Для того, чтобы проработать психологию Доминик, ожесточенной и недовольной своим положением наследницы, Рэнд вызывала в воображении самые темные из своих собственных настроений. Она выискивала в своей душе отголоски разочарований и обид своих ранних лет – в том числе и того горького чувства, что мир устроен так, чтобы посредственность процветала, а выдающиеся личности подвергались гонениям. Именно эти чувства она вложила в характер своей героини. В романе Говард научил Доминик, как избавиться от этих отравляющих душу отношений – как и сама Рэнд стала более оптимистичной, когда обрела профессиональный успех и свободу заниматься любимым делом.

Этот самоанализ она объединила с анализом личности своего мужа, Фрэнка О’Коннора. Когда они только познакомились, Фрэнк был полон надежд и планов относительно своей голливудской карьеры. У него даже было несколько «удачных выстрелов» – но, по мере того, как фортуна все чаще и ярче улыбалась Айн, у Фрэнка дела обстояли прямо противоположным образом. В Нью-Йорке, когда доходов Рэнд было достаточно, чтобы содержать их обоих, О’Коннор бездействовал. Он почти ничего не делал, чтобы как-то закрепиться на новом месте. Рэнд, ставившая карьеру превыше всего остального, не могла этого понять.

Теперь, работая над образом Доминик, Рэнд нащупала ключ к пассивности Фрэнка. Как и ее муж, Доминик в гневе отворачивается от мира, но делает это «не из дурных побуждений или трусости, а из-за высокой степени идеализма, который неприменим в той журналистской реальности, которую мы видим вокруг». Доминик любит Говарда, но пытается уничтожить его, полагая, что он обречен в нашем несовершенном мире. Противоречивая фигура Доминик является одним из наименее убедительных персонажей, когда-либо созданных Рэнд. Однако нельзя не отметить, что она оказала благотворное влияние на отношения писательницы с супругом. Айн смогла лучше понять его после того, как смоделировала героиню, оказавшуюся в похожей ситуации. Собственные черты Фрэнка О’Коннора также нашли отражение в ее романе. Кошачья грация Говарда Рорка была позаимствована именно у него, что не преминули отметить прочитавшие книгу близкие друзья пары.

Книга рождалась медленно и сложно. После того, как были готовы наброски основных персонажей, Рэнд начала планировать сюжет романа, с разных точек зрения обдумывая то, как могут складываться события. Центральным каркасом произведения должна была стать карьера Говарда Рорка, но Рэнд еще не знала, что и как будет происходить за пределами этой главной сюжетной линии. Она провела долгие месяцы, продумывая сюжетную канву. «Какими будут ключевые моменты карьеры Рорка? С чего он начнет, какими будут главные трудности на раннем этапе, как он станет знаменитым?» – спрашивала она себя на страницах писательского дневника. Чтобы гарантированно справиться с поставленной задачей, она сделала подробнейший конспект знаменитого романа Виктора Гюго «Отверженные», чтобы понять его внутреннюю структуру и составить собственную модель.

Наиболее сложной частью – «настоящей головоломкой» – стало для нее построение кульминации. Рэнд хотела описать некое драматическое событие, которое свело бы воедино все разрозненные сюжетные линии романа, стало финальной наглядной иллюстрацией его центральной идеи и потрясло читателей до глубины души. До тех пор, покуда концовка не была придумана, все прочее оставалось лишь грудой бессмысленных словесных конструкций. Что еще хуже, она чувствовала себя лгуньей всякий раз, как говорила с кем-нибудь о своем новом романе, поскольку сама еще не знала, чем все должно закончиться, и у нее не было абсолютно никаких идей, которые проливали бы на это свет. Она извивалась в муках за письменным столом, впервые за все время оказавшись в творческом тупике. Такие моменты Рэнд называла «корчами».