— Фигня, — согласилась Маша. — Ну и на фига ты здесь?

— Как это на фига?! Это же наш с тобой шанс! Если мы сможем, если вытянем тему, выжмем из нее все, что только…

Старая песня, которая ей надоела и вообще не нравилась. Особенно слово «мы». При чем тут «мы»? Но Толик разогнался не на шутку, его было уже не перебить и не остановить. Разве что отключиться со звуковой дорожки. Вот так.

Тупость несусветная навалилась с самого утра. Весь персонал подняли ни свет ни заря, с тем чтобы запечатлеть утреннее пробуждение малолеток. Через час, когда девиц уже выдернули из постелей, выяснилось, что и петеэска, и большинство ручных камер прибыли другим телепортом и до отеля еще не доехали. Зампродюсерша носилась по вестибюлю, словно пуля со смещенным центром тяжести, и администраторы рангом пониже проявляли чудеса маневренности, чтобы не оказаться на ее пути. Минут через сорок кто-то из них налетел на зачехленный контейнер с техникой, со вчерашнего дня загромождавших добрую четверть вестибюля. Впрочем, идиотизм только начинался.

Петеэску всё равно не собрали: оказалось, что альтернативные аккумуляторы категорически не тянут, а тезеллитовый никаким боком не лезет в смету. В разгар конфликта на энергетической почве Маша пошла в ресторан. Однако спокойно поесть не удалось: через пять минут, как назло, пригнали кормиться нимфеток, прожорливых и шумных. Почему-то это зрелище никто не снимал, а жаль.

После завтрака в бодренькой нервной обстановке — но кормили тут хорошо, не придерешься, — зампродюсерша согнала барышень из ресторана в вестибюль, посадила в рядок на лавочку, а сама устроила громкую разборку со сценаристом: суть проблемы от Маши ускользнула. Сценарист кричал, грозил увольнением и авторским правом. Что-то вяло вякали редакторы, пытались вставить пять копеек шестерки из техперсонала. От шума и недосыпа начинала болеть голова.

Тут явился продюсер (она видела его в первый и пока в последний раз, но сразу догадалась, что это именно он) и всех помирил, сообщив мрачно: всё пропало, поскольку Федор не приехал и вообще находится вне зоны. Виноваты в этом были все. Все снова заметались, засуетились, принялись куда-то звонить…

А к Маше подошел бородатый оператор и позвал на солнышко, на пиво. Относительно пива она его послала — не хватало еще попасться под горячую руку и потерять работу — а на солнце действительно выползла. Закурила. Попыталась разглядеть за деревьями кусочек моря…

А маразм тем временем, естественно, крепчал. На то он и маразм.

— …Ты меня вообще слушаешь?!

— Слушаю, — она и глазом не моргнула. — Только не очень въезжаю.

— Ну ты даешь. Совсем отупела возле своих малолеток.

Толик уселся в шезлонг у самой кромки бассейна, закинул ногу на ногу. Маша представила себе, как заявляется зампродюсерша и обнаруживает тут постороннего в подобной позе. Кстати, как он вообще сюда пролез? Бассейн располагался во внутреннем дворике отеля, и Толик должен был встретить по дороге как минимум четыре поста охраны, двух швейцаров и по-любому кого-то из службы безопасности телекомпании. Как?!..

— Встань, — попросила она. — Сейчас их сюда пригонят, и у меня будут неприятности.

— Боишься? С каких это пор?

Но он все-таки вспрыгнул на ноги, пружинисто, словно что-то крупный из семейства кошачьих. Солнце снова отметилось бликом на гладкой макушке.

— Я ее выследил, Машка! — сказал торжествующе, явно выкладывая главный козырь; правда, пропустив мимо ушей предыдущие, оценить его было трудно. — Я даже познакомился с ней, представляешь?!

— Зачем? — спросила она вместо «с кем».

— Чтобы всё время быть на контакте. Не просто же так она сюда приехала! Я имею в виду и вообще в Срез, и конкретно сюда. У нее какая-то цель.

— Какая?

— Ну, я пока не в курсе. Но сто процентов, что это связано с делом Лилового полковника! Может быть, она просто драпает от них, которые грохнули старика, но скорее тут все-таки выход на его наследство. Я докопаюсь, даже если придется с ней переспать!

— С кем?

Она прикусила язык: все-таки сорвалось. Ну и пофиг. Чем раньше дать ему понять, что она не собирается въезжать в его дела и планы, тем лучше. А может, перелез через ограду? Маша смерила взглядом почти трехметровую ажурную решетку, закрывавшую единственный выход из дворика, и с сомнением покачала головой. К тому же там, наверное, сигнализация.

Так вот, маразм крепчал. Когда лысый ледокол и кумир малолеток, он же телеведущий за миллион Федор Брадай соизволили появиться, моментально выяснилось, что по сценарию в первых нескольких эпизодах из жизни будущих звездулеток его участие не предусмотрено. Зампродюсерша и сценарист снова сцепились, на бэк-вокале звучали голоса администраторов на тему простоя и сметы. Брадай не проявил к происходящему ни малейшего интереса и двинул в ресторан, по дороге задев Машино плечо, будто край этажерки. Как и поступают нормальные люди в таких случаях, негромко выматерился себе под нос.

Зато через две минуты мужские руки коснулись ее плеч именно как плеч, а не мебели. Дыша в шею куревом и пивным перегаром, звукооператор Костя предложил ей завеяться к морю, соблазняя драконами и водными крыльями и мотивируя тем, что снимать сегодня всё равно не начнут. Маша тоже так думала. Но, в отличие от пофигиста Кости, она, во-первых, дорожила этой работой, а во-вторых, не рисковала делать столь далеко идущие выводы. Мало ли.

И действительно, через полчаса съемки начались. Каким-то чудом везде мгновенно установили стационарные камеры, собрали петеэску, построили под козырек мирно пьянствовавшую братию операторов, звукооператоров, осветителей, видеоинженеров, режиссеров и так далее. Барышень выгнали на солнышко, нагрузив чемоданами, кофрами и спортивными сумками через плечо: по-видимому, снималась сцена их вчерашнего прибытия в отель. Обалдеть.

Работа закипела. Маша попыталась выяснить долю своего посильного участия в оной. С таким вопросом она обратилась поочередно к зампродюсерше, главному оператору, режиссеру-постановщику и даже — от отчаяния — к начальнику осветительного цеха. Трудно сказать, кто из них послал ее дальше: пожалуй, все-таки зампродюсерша, ей в этом деле не было равных.

Поразмыслив, Маша начала фотографировать съемочный процесс, стараясь не наступать на кабели и пригибаться перед штативами, чтобы, не дай бог, не попасть в кадр. Операторы всё равно матерились — она давно привыкла, что эти милые ребята превращаются в классовых врагов фотокора на каждой занюханной прессухе. Ракурсы и мизансцены попадались интересные, работа начинала ей нравиться…

— Нет, ты все-таки меня не слушаешь!

— Не слушаю, — честно признала она. — У меня свои проблемы. И вовсе не в смысле, с кем бы переспать.

— Машка!!!

Он захлопал ресницами: оставшись главными представителями волосяного покрова на голове, они казались вдвое длиннее, чем раньше. Бедный Толик. Выражение лица у него было, наверное, точно такое же, как у нее самой, когда зампродюсерша буквально за шлейку от фотоаппарата выдернула ее из-под ног очередного оператора. И в редких цензурных словах пояснила, что она, Маша, своей самодеятельностью срывает нафиг весь четко налаженный процесс, что левый человек на телевидении хуже атомной войны, что еще раз — и ее уволят в два счета, что пора бы уже знать свои обязанности, а ее обязанности, уж если на то пошло — ждать конкурсанток у бассейна.