Когда приехал на своей белой «девятке» Пашка, отец спросил:

— Слышь, Пашка, ты чув про таку банду Кудри?

— А шо? — недобро сузил глаза сын.

— Та говорят люди, в Ворыпаевке они совсем осатанели, торгующих людей обирают, какой-то рэкет чи як его там? — придумали…

— Отец, ехай лучше в Тихорецкую. В Ворыпаевке опасно, — буркнул сын.

Отец заглянул в его темные глаза, скользнул взглядом по стриженной наголо голове, и холодок заполз в его сердце. Он непроизвольно прижал руку к левой груди.

— Ты шо, батя? Тебе плохо? — подхватил его Павел под руку.

— Та шось не то… Отпусти меня, сам дойду.

Отец слег, на все вопросы отвечал односложно:

— Ничего, отлежусь трохи. Старый стал…

А сам сопоставлял все факты и думал, думал, ужасаясь своим мыслям. Жене не сказал ничего о своих подозрениях. Ни одна живая душа не знала, что творится на душе у старого Опанасенка, но все видели, что он сдавал прямо на глазах. Даже ноги стали плохо ходить.

Пашка присматривался к отцу, догадываясь, что тот что-то заподозрил, и ждал, когда отец заговорит. Но тот помалкивал. «Мало ли что на уме у старого человека?» — успокаивал себя Павел. Но никаких угрызений совести у него не возникало. И все больше чувствовал себя хозяином в своем доме, как и в соседнем городе Ворыпаевке.

Про Лиду он больше никогда не слышал и поверил, что действительно уехала она далеко-далеко, куда ни докричаться, ни рукой дотянуться. Пропала без вести его единственная страсть. А может, и любовь… Никто его так не понимал, как Лида. И одна она его не боялась.

Во дворе прямо под окнами кабинета старшего уполномоченного Топоркова уже минут пять скандалили женские голоса, которые перекрывал голос сержанта Королева.

— Сказано — проходите, нечего тут базарить! — наконец рявкнул он, и голоса затихли. Зато в коридоре послышался топот множества ног, и сварливые женские голоса нарушили тишину районного отделения милиции города Тихорецка.

Топорков Тимофей Иванович выглянул из кабинета.

— Что у вас тут творится?

Он окинул суровым взглядом толпу цыганок, и те при виде начальника заголосили еще громче. Понять что-то было совершенно невозможно. Все кричали разом, кто во что горазд. Кудрявые дети верещали, при этом глаза их весело блестели, девчонки порывались танцевать, но матери одергивали их. Прямо цирковое представление.

— Молчать! — рявкнул дежурный Акулов, который наблюдал этот бедлам через стекло своего поста. Цыганки на секунду замолчали. Этим воспользовался сержант Королев и доложил:

— Тимофей Иванович, вот привел нарушителей паспортного режима. Живут всем кагалом в двухкомнатной квартире на улице Жданова без прописки.

— Веди их в «обезьянник», а потом зайдешь ко мне, — распорядился Тимофей Иванович и сердито захлопнул дверь.

В коридоре опять послышались возмущенные крики цыганок, кто-то из них взвизгнул, на голову несчастного Королева обрушился поток проклятий. Вмешались зычные голоса дежурного Акулова и опера Коломийца. Подкрепление пришло вовремя. Наконец возня в коридоре прекратилась, голоса затихли.

Тимофей Иванович отложил ручку, когда в кабинет зашел сержант.

— Королев, на хрена ты их сюда притащил? Тебе что, делать нечего? — напустился на него старший уполномоченный.

— Да, Тимофей Иванович, совсем уже сладу нет с ними.

— Ты что, впервые узнал, что они без прописки? У нас дел по горло, будем еще гадалками заниматься?

— Так совсем обнаглели, — взмолился Королев. — Только что на вокзале девчонку заманили, обчистили, обматерили… Сколько можно терпеть? Пускай посидят в «обезьяннике». Хорошо бы их еще и голодом поморить.

— Девчонка где? Если тебе нечем заняться, давай веди, пусть пишет заявление. Потом этих цыганок потрясем, дело сразу и закроем.

— А девчонка уехала…

— Вот те на! Они что, все вернули ей?

— Нет, конечно. Они ее до истерики довели, она уже рыдмя рыдала. Пока я подошел, она вдруг как рванет и на автобус села. Уехала. Я с ними со всеми пытался разобраться, так они же орут как резаные. Хорошо, что народ набежал. Всем же интересно, люди у нас любопытные. Рассказали, что видели, как цыганки ей гадали и она им деньги отдала. Потом назад стала просить, очухалась, видать, а они ее все матом. Вот она и не выдержала позора. Девчонка не из наших, приезжая, похоже — студентка. Психика слабая… Они ее как пить дать загипнотизировали.

— Ты мне брось про психику заливать. Дура эта твоя студентка. Нашла с кем разговоры разговаривать. Что ей так надо было у них узнать, что она деньги им отдала? Сама виновата. А теперь что у нас получается? Девчонку обчистили, она уехала. Свидетели разошлись, показания давать некому. А ты мне этих цыган навел. А дальше что?

— Так причину для задержания я нашел, они же без прописки у нас ошиваются! Давайте их подержим в «обезьяннике», сколько сможем. Я лично их бы всех на поселение за колючую проволоку. Шоб наш народ не дурили.

— Давай тогда веди понятых. Оформляй протокол, что цыгане нарушают паспортный режим и в двадцать четыре часа должны покинуть наши края. Только куда им подаваться? У них же и паспортов нету. За колючую проволоку не удастся. Нету у нас тут такого места. А где их историческая родина — они тебе не сказали?

— Сказали, — понурился Королев. — Только я вам повторить не могу. Слово матерное.

— То-то же! Так что и не води их по такой мелочи. Вот если убийство совершат, крупную кражу — дело другое… Ну ладно, привел так привел. Пусть посидят. Хотя им это как с гуся вода. Но благодарности от меня не жди. Операцию по задержанию мошенников ты провел бездарно. Упустил и жертву и свидетелей.

— А если мы их сейчас потрясем? — не терял надежды на законное решение проблемы сержант.

— Тряси… — согласился Топорков. — А они тебе скажут, что это их деньги. На них же не написано, что они ворованные. А если произведешь изъятие, они же на тебя и заявление накатают, жалобу. Нам это надо?

— Цыгане вроде неграмотные… — усомнился в правоте начальника Королев.

— Среди десятка цыган один грамотный всегда найдется! Все, свободен.

Королев вышел, тихо притворив за собой дверь. Топорков опять погрузился в работу. Перед ним лежало дело об изнасиловании и убийстве гражданки Денисовой Анны Ивановны, которая и прожила на свете только семнадцать лет. Посмотрел на приложенную фотографию истерзанной девушки и тяжело вздохнул. Уже четвертая жертва, и каждый раз насильник действует с особой жестокостью. В акте судмедэкспертизы были перечислены колото-резаные ранения, обнаруженные на теле Денисовой.

Топорков разложил все четыре дела, стал вчитываться в материалы следствия. Информация была скудная, но и так ясно, что пора соединять уголовные дела в одно производство. Начал прикидывать, кого бы включить в следственную группу. Надо звонить в новоорлянское отделение милиции, поскольку три убийства произошли на их территории. Когда к нему поступило дело Денисовой, он поручил операм обзвонить соседние районные отделения милиции, чтобы выяснить, не происходили ли у них похожие преступления. Подтверждение пришло из Новоорлянской. Там, похоже, работать совсем некому — дела лежат, никаких подвижек. Вспомнил с сожалением, что Володя Поречный уволился из отделения, и теперь придется сотрудничать с нынешним начальником милиции Шкуратом, который очень не нравился Топоркову. Кстати, Шкурат же пригласил его на свой день рождения. Но Топорков поблагодарил за честь и ответил уклончиво. Что он там не видел? Будет грандиозная пьянка, бахвальство Шкурата, подношение дорогих подарков, льстивые тосты… Все то, чего терпеть не мог Топорков. А если еще вспомнить казацкую вольницу, которой славилась Новоорлянская, да нераскрытые дела на совести местного отделения милиции, то, кроме возмущения, никаких чувств Топорков к тамошним правоохранительным органам не испытывал. Во главе с их начальником… Ходили слухи — Шкурат не гнушался брать взятки, да и с криминальными элементами якшался. Но это еще надо выяснить и доказать. А тут со своими делами управиться бы…