Браумин восхищался хитроумностью замысла однорукого магистра, но это не означало, что ему особо нравился сам этот замысел. От сознания того, что Джилсепони, по сути, навязывали выбор, он ощущал неприятную горечь во рту. И все же настоятель Сент-Прешес был вынужден признать: замысел Бурэя во многом действительно содействовал благу церкви и государства. Какие бы личные чувства ни владели Браумином Хердом, если их отбросить — он мог только радоваться грядущему назначению Джилсепони епископом Палмариса и своему переезду в Кертинеллу, где его ожидало скромное, казалось бы, место священника в часовне Эвелина.

— Так вы постараетесь убедить ее? — спросил улыбающийся Бурэй, который словно видел борьбу, происходившую в сознании настоятеля Сент-Прешес, окончившуюся принятием им стороны однорукого магистра.

Молчание аббата Браумина затягивалось. Наконец он, не произнося ни слова, кивнул головой.

Лето давно перевалило на вторую половину; кончался уже восьмой месяц года. День выдался нестерпимо жарким; воздух был густо насыщен влагой. «Неудивительно, — думал Маркало Де'Уннеро, — ведь вокруг полно озер». Жара держалась всю последнюю неделю. Во второй половине дня небо обычно раскалывали молнии, грохотал гром, и земля под ногами начинала чавкать от пролившихся ливней.

Таким был и вчерашний день, принесший грозу с ураганным ветром. И вот снова жаркое утро, но в память о бушевавшей стихии остались дыры в крышах хижин, отчего Де'Уннеро — он же Бертрам Даль — был вынужден к своим повседневным занятиям добавить починку крыш. Он проснулся задолго до рассвета и сразу же взялся за дрова, рассчитывая управиться с ними прежде, чем солнце успеет раскалиться. Теперь, когда послеполуденное солнце действительно набрало силу, Де'Уннеро восседал на крыше одной из хижин. Он был, как всегда, обнажен по пояс, и пот заливал его жилистое, мускулистое тело, бронзовое от загара. Де'Уннеро вытаскивал измочаленную ливнем солому, вплетая в покрытие новые, крепкие пучки. Ему приходилось то и дело прерывать работу, чтобы отереть со лба пот. Не помогала даже повязанная на лоб тряпка — капли пота все равно просачивались вниз и разъедали глаза. Но это неприятное обстоятельство было не единственной помехой в работе. Даже сильному и выносливому Де'Уннеро было тяжело дышать, и он часто припадал к кувшину с водой, чтобы утолить нестерпимую жажду. Оторвавшись от работы в очередной раз, он заметил на дороге несколько человек — трех всадников и двух пеших, направлявшихся в сторону деревни Миклина.

Пятерка находилась еще достаточно далеко от деревни, но Де'Уннеро сразу понял, что это не охотники, — жители деревни всегда уходили на охоту пешими. Насторожившись, он перевалил через конек крыши и проворно спрыгнул вниз. Чужаки в этих местах появлялись редко и были в основном людьми беглыми.

Де'Уннеро натянул рубаху без рукавов, сорвал со лба влажную тряпку и вытер потное лицо. Потом он неторопливо двинулся к околице. Он шел, внимательно оглядываясь и намечая возможные пути к отступлению, а также наиболее выгодные оборонительные позиции. Попутно бывший монах проверял, не успели ли пробраться в деревню сообщники приближавшихся к деревне людей.

Однако вокруг было пусто. Через какое-то время до ушей Де'Уннеро донеслось пение. Оно исходило из уст одного из всадников, перебиравшего струны лютни и певшего о временах седой древности, когда герои сражались с драконами. «Какой замечательный менестрель», — невольно подумал Де'Уннеро. Громкое пение и то обстоятельство, что незнакомцы двигались к деревне, совершенно не таясь, позволили ему надеяться на лучшее. Возможно, эти пятеро вовсе не бродяги, от которых только и жди разных бед.

— Подобен золоту был блеск драконьих глаз, — пел менестрель. — Огнем дышал он, камни раскаляя. Но храбрый Трейкл что было сил дракону меч свой под крыло вонзил.

По этим словам Де'Уннеро сразу же узнал «Балладу о Трейкле-избавителе» — известную старинную песню о легендарном герое из Вангарда, сражавшемся с драконом. Презрев трудности суровой зимы в северном Альпинадоре, Трейкл отправился в логово дракона, чтобы отомстить чудовищу за уничтожение родной деревни. В библиотеке Санта-Мир-Абель Де'Уннеро наткнулся на несколько вариантов этой баллады. Много раз он слышал, как ее пели крестьяне из окрестных деревень, приходившие в монастырь в торговые дни. Однако он все еще не позволял себе расслабиться: уж слишком простую мелодию избрал этот странствующий певец, если намеревался хоть что-то заработать своим пением.

А может, он просто стремился убедить жителей деревни в том, что является всего-навсего странствующим певцом?

Де'Уннеро, по-прежнему оставаясь недосягаемым для глаз незнакомцев, внимательно изучал всех пятерых, пытаясь определить, кто они и чего от них можно ожидать. Он знал: походка опытных воинов плавна и почти бесшумна, зато обычные грабители чаще всего ступали тяжело топая. Именно так и шли двое пеших. Один был крупным, похожим на медведя; его лысина ярко блестела на солнце. Второй был пониже ростом, с чумазым лицом и рыжеватыми волосами, говорившими о его вангардском наследии.

Оба несли на плечах оружие: первый придерживал рукой боевой топор, второй — громадное копье. Бывший монах перевел взгляд на всадников. Один из них — долговязый, с длинными черными волосами и щербатым ртом — мало чем отличался от своих пеших сотоварищей, хотя привешенный к поясу меч показался Де'Уннеро достаточно опасным оружием. Остальные двое, включая и певца, были лучше одеты и выглядели куда опрятнее. У обоих были короткие волосы и чисто выбритые лица. Один ростом и телосложением походил на Де'Уннеро; на его плече висел короткий лук, а к седлу был приторочен колчан со стрелами, до которого он мог легко дотянуться. Певец казался совсем хрупким и пел достаточно высоким для мужчины голосом. У него были лучистые светло-карие глаза, которые вспыхивали еще сильнее, когда он улыбался столь же лучезарной улыбкой. И хотя никакого оружия у певца не было, чутье опытного, закаленного в битвах воина безошибочно подсказывало Де'Уннеро, что он-то и является самым опасным из этой пятерки.

К этому времени незваные гости уже поравнялись с первыми хижинами деревни, однако по-прежнему двигались как-то вызывающе открыто. Де'Уннеро понял, что пришла пора познакомиться, и шагнул им навстречу.

— Приветствую вас, — произнес он. — Новые люди редко забредают в наше селение, именуемое деревней Миклина, поэтому, вы уж простите, мы не умеем произносить длинных приветствий.

С этими словами Де'Уннеро поклонился и представился:

— Бертрам Даль к вашим услугам.

— Прекрасное приветствие для прекрасного дня! — радостно воскликнул менестрель явно женским голосом. Только теперь, присмотревшись, Де'Уннеро понял, что это действительно женщина, коротко стриженная шатенка.

— Мы — странствующие искатели приключений, — с прежним воодушевлением продолжала она, — стремимся посмотреть белый свет и ищем сюжеты для великих баллад о великих событиях.

«Так что ж тогда ты тратишь время на немудреные песенки?» — подумал Де'Уннеро. Женщина показалась ему довольно привлекательной, но сейчас его внимание более занимали бродяги, явившиеся в деревню пешком. Эти отошли в сторонку, о чем-то тихо переговариваясь. Понятно о чем. Вынюхивали, есть ли в деревне еще кто-нибудь. У бывшего монаха не оставалось сомнений в том, что за компания почтила своим присутствием деревню Миклина.