— Дэмиен, — произносит Гордон, — нам нужно поговорить.

О боже. Первый задушевный разговор отца с сыном.

Скрещиваю руки на груди и подмигиваю ему.

— Прошу тебя, о возлюбленный отец, осчастливь меня перлами твоей бесконечной мудрости.

Я прерываю сам себя, подняв указательный палец с видом человека, которого осенила какая-то важная мысль.

— Хотя подожди, — говорю я. — Нужно взять ручку и бумагу, я бы не хотел потерять ни крупицы.

Делаю вид, будто ищу ручку, но Гордон не обращает внимания на мое скоморошество.

— Люди не должны скрывать, кто они и что собой представляют. Особенно герои. Это бесчестно.

Стараюсь не улыбнуться или, хуже того, не расхохотаться.

— Я не герой.

Да, не герой. Я злодей, а злодеи славятся своей бесчестностью, если что. Надеюсь, ему это известно.

— Ты наполовину герой. «X» может превратиться в «Г». Я бы не хотел, чтобы ты привыкал скрывать знак, — говорит он, указывая на мои перчатки, которые он пытался заставить меня снять за обедом, утверждая, что невежливо сидеть в них за столом.

— Знаешь, что я тебе скажу? — спрашиваю я. — Давай остановимся на компромиссном решении. Когда она превратится в «З», я этого скрывать не буду.

Гордон вздыхает, перелистывая каталог.

— Я знаю множество героев, скрывающих свою истинную сущность, но лично для меня это неприемлемо. Я не говорю о случаях, когда необходимо выдать себя за другого. Скрываться от врагов порой необходимо. Но если моим соседям известно, что Гордон Тайнс — супергерой, это еще не значит, что они знают мое второе имя. Понимаешь?

Нет, это он меня не понимает. Качаю головой.

— Золотой город иногда бывает опасным местом, — продолжает Гордон. — Люди знают, что в нем живут супергерои, и это придает им уверенности в себе. Значит, скрывать свою сущность неправильно.

Я барабаню пальцами по краю кушетки.

— Я не герой, а если бы и был им, не стал бы бросать все дела ради того, чтобы кого-нибудь спасти. Поэтому, с моей точки зрения, тыкать всем в нос палец с буквой «З» — дурной тон. И еще кое-что, — говорю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Гордона, и указывая рукой на каталог. — Мне неприятно тебе это говорить, но при помощи одной из этих штук любой, заплатив энную сумму, может сделать так, чтобы на пальце у него был символ супергеройства. Даже если у кого-то буква «Г» на пальце настоящая, потому что его родители и родители его родителей были героями, это еще не значит, что перед нами приличный человек. В любом смысле этого слова. Так что, если люди, разгуливающие по улицам, настолько глупы, что доверяют любому типу, размахивающему пальцем с буквой «Г», это их проблема, не моя.

Гордон задумчиво чешет подбородок.

— Ты прав. Если у тебя на пальце буква «Г», это не делает тебя супергероем. Но я считаю, коль скоро она у тебя появилась, значит, ты должен стремиться стать им. Как ты считаешь, сын?

От этого слова у меня начинается нервный тик. Половина лица противно дергается.

— Это красивая теория, но она не имеет отношения к реальности. Если кто-то унаследовал отпечаток в форме буквы «Г», это не значит, что он стал или может стать «хорошим». Однажды, я помню, в новостях по телевизору показывали одного парня. Волшебник, кажется, так он себя называл. Он лечил людей одним прикосновением рук. Он помог тысячам людей и за несколько лет спас сотни жизней. Более того, в свободное время он работал волонтером в детских больницах и библиотеках. А потом его чуть не посадили в тюрьму за то, что он избил жену. Выходит, он ее колотил, а потом сам же лечил, чтобы никто не догадался. Его бы и посадили за это, если бы люди были в состоянии поверить в то, что он на самом деле плохой человек. Но у них это никак не получалось, даже несмотря на то, что улики были неопровержимыми. Жену вызывали в суд для дачи показаний и, кажется, кого-то из соседей тоже. В этом-то и заключается истинная разница между буквами «Г» и «З» на пальце. Если бы у него была «З», он бы загремел в тюрьму, как миленький, сколько бы времени ни провел, убирая за больными. Так же и со мной. Если «X» превратится в «З», я попаду в Вилмор, и не придется ходить летом в перчатках. Вот и все. А остального я добьюсь сам.

Из кухни выходит Амалия с пакетом попкорна для микроволновок в руках. Глядя на нас, она достает из пакета кусочки и закидывает их в рот.

На лице Гордона появляется выражение ужаса, причем не только потому, что его дочь забивает себе артерии холестерином, поедая какую-то дрянь, которую и в кинотеатре продавать было бы стыдно.

— Так вот какими тебе видятся супергерои?

— Да нет, — говорю я, пожимая плечами. — Просто хотел сказать, что не бывает однозначно хороших и плохих людей. Ты, к примеру, ведешь передачу для детей, учишь их отличать добро от зла и как правильно вести себя на пляже, чтобы не попасть в неприятности. А помнишь передачу, в которой ты учил их ездить в метро? Кое о чем ты им не рассказал. К примеру, о том, чего не следует делать с симпатичными суперзлодейками в туалетах на станциях.

Подмигнув Гордону, я по-дружески подталкиваю его локтем под ребра.

Амалия, которой мои разговоры явно не нравятся, слушает нас с суровым видом. Однако, поняв смысл последней фразы, она раскрывает глаза так, что они чуть не выскакивают из орбит, и едва не давится попкорном, словно до этого момента ей не приходило в голову, что, даже несмотря на мое существование, Гордон мог делать это с кем-то еще, кроме Хелен.

— Боже мой… — с трудом произносит она, — нужно рассказать Тиффани.

— Амалия, это частное внутрисемейное дело! — кричит ей вслед Гордон, когда Амалия уже взбирается по трясущейся лестнице к себе на чердак. — Мне бы не хотелось, чтобы ты обсуждала подобные вещи с посторонними!

— Да, пап. Конечно, — отвечает Амалия, скрещивая пальцы. — Обещаю, что не скажу ей, что ты сделал это с суперзлодейкой.

Гордон в изнеможении прикладывает руку ко лбу. Смотрит вверх, в сторону чердака, потом переводит взгляд на меня, вероятно, решив, что разговор со мной важней потенциальной возможности утечки информации от Амалии к ее тупым подружкам.

— Так вот, мне кажется, — говорю я, возвращаясь к разговору, — что порой незазорно и напортачить. Человеку свойственно ошибаться. Никто не рождается однозначно хорошим или плохим. Все дело в том… что ты выбираешь на жизненном пути.

— И ты выбрал злодейство.

— Точно. Вот теперь ты меня понимаешь. Я…

Приходится прерваться, потому что Амалия снова топает по ступенькам вниз. Даже не топает, а несется, словно испуганный слон. Спустившись, она никак не может восстановить дыхание, но энергии у нее все равно предостаточно. По крайней мере на то, чтобы испепелить меня взглядом, хватает. В руке она держит какой-то предмет, и я лишь через несколько секунд понимаю, что это останки голубой мягкой игрушки — скорее всего, зайчика, ставшего жертвой акта вандализма.