В его глазах блеснул свет – желто-зеленый, предательский. У Анны Магдалены перехватило дыхание.

Это было зло. И в тот же самый миг она поняла, как внезапное откровение, что человек, который воплощает зло, родился в тот же самый день, что и она. Ему было суждено быть ее единомышленником, ее возлюбленным и господином, вождем их расы – но самодовольство превратило его в нечто прямо противоположное тому, что задумывала богиня. Врожденную магическую силу он использовал теперь для того, чтобы выслеживать собственных соплеменников и уничтожать их. Делая это, он с каждым днем становился сильнее, отчего угрожавшая им опасность все более возрастала…

– Доменико! – прошептала она, узнав в нем того молодого человека, что швырнул камень в окно собора в знак протеста против ее бракосочетания.

Она отвергла его, потому что он предпочел восстать против богини и своего предназначения.

И вот теперь он последовал за ней во Францию. Теперь он пытается уничтожить ее внучку.

Глаза ее затуманились, и вместо молодого сумасшедшего она увидела извивающуюся на костре юную богиню Сибилль из того давешнего видения. Ее черные волосы уже сгорели, череп обуглился, и розовые губы исказились в страшном, безостановочном вое.

«Сибилль!» – вскричала про себя Анна Магдалена и услышала не слышный никому голос врага:

«Хочешь узнать, почему огонь так пугает тебя? Потому что ты всегда знала, что это твоя судьба. И потому что ты всегда знала, что это ее судьба. Вам никогда не убежать от меня…»

В ушах у нее зашумело, и Анну Магдалену словно смело с телеги шквальным порывом ветра. Открыв глаза, она увидела, что со всех сторон окружена пламенем – и не только она, но и подросшая Сибилль, и все те несчастные, что привязаны к столбам и кричат в агонии среди огня, стеной вставшего вокруг них. И когда они кричат, пар вырывается из их ртов как дым и длинной, извивающейся спиралью уходит к трибуне…

К трибуне, на которой сидит враг, вдали от огня, целый и невредимый. Он улыбается. Улыбается и с наслаждением затягивается паром, идущим от тел мучеников, как курильщик затягивается дымом.

«Я не буду кричать, – сказала себе Анна Магдалена. – Не буду подпитывать его…»

И мучительным усилием воли пожилая женщина закрыла рот и глаза.

И тут же вернулась к реальности. И увидела, что внучка больше не сидит у нее на коленях. Девочка поднялась и подошла к самому краю телеги. Она стояла как завороженная.

– Сибилль, лапочка, – быстро сказала Анна Магдалена, борясь с паникой. – Иди сюда, сядь со мной, а то упадешь.

Удивительно, но девочка не пошевелилась и не послушалась. Она стояла спиной к остальным, явно поглощенная зрелищем казни.

– Мари-Сибилль! – сердито окликнула ее Катрин, и в ее тоне удивление было смешано с негодованием. За всю свою короткую жизнь девочка ни разу не ослушалась старших и не промедлила с откликом на их просьбы. – Ты что, не слышишь бабушку? Иди сюда!

И все равно девочка не тронулась с места. Она словно застыла, напряженно распрямив спину, маленькая девочка с черной косичкой в домотканом платьице…

– Огонь, – произнесла она печальным, взрослым голосом кому-то дальнему, невидимому. – Матерь Божия, огонь…

Катрин тут же поднялась и, неловко ступая по соломе, направилась к девочке. И когда она проходила мимо Анны Магдалены, пожилая женщина увидела в глазах невестки странный зеленоватый блеск, выдававший присутствие врага.

Она бросилась вперед и схватила Катрин за локоть. Молодая женщина обернулась и оскалилась, но было уже поздно: другой рукой она уже задела дочь, и по ее жесту было неясно, хотела ли она схватить ее или же столкнуть…

Сибилль, стоявшая на кочковатой соломе, тут же потеряла равновесие и с криком упала с телеги. За ее криком последовали другие: крик Катрин, удивленный крик мула, крик Пьетро и собственный крик Анны Магдалены…

Таковы воспоминания моей бабушки, которые дошли до меня и от нее самой, и от богини. Мое собственное воспоминание об этом событии совсем другое. Помню, что я смотрела на огонь, и вдруг все небо засверкало и пошло рябью, как нагретый воздух над костром.

А потом оно вдруг начало таять, растворяться, и постепенно проявилась другая сцена, другая реальность. Я была так поражена внезапным изменением происходящего, что не осознавала своего существования отдельно от видения: я была полностью поглощена им.

Знакомая мне Тулуза уступила место какому-то огромному городу с широкой площадью, окруженной огромным, великолепным собором, белым мраморным дворцом, достойным самого короля, и другими роскошными зданиями, свидетельствовавшими о несметном богатстве, о Риме во всей его славе. Какой-то миг я любовалась этим величием, но уже в следующее мгновение оказалась словно в аду, и все прекрасные здания были охвачены пламенем.

А среди этого пламени корчились темные фигуры, и они кричали мне:

– Сестра, помоги нам! Ты одна можешь нас спасти…

Они протягивали ко мне темные руки, умоляя меня. И, думая, что я смогу их вытащить, я протянула руки к ним и тут же закричала от боли, потому что огонь обжег и меня: я чувствовала боль, как и они. К своему стыду, я отпрянула: отчаянно желая облегчить их страдания, я в то же время хотела избегнуть их сама. В тот же миг я поняла, что охвачена огнем со всех сторон, что теперь и огонь, и его истошно вопящие жертвы окружили меня.

Но тут за стеной пламени я увидела две стоящие фигуры – одну черную, а другую белую. Внезапно я почувствовала острое желание добежать до белой фигуры. Я сделала шаг в огонь, но боль тут же заставила меня закричать и вернуться туда, где я стояла.

И тут, дрожа от ужаса, я увидела, что черная фигура начала приближаться к белой. Я поняла, причем с абсолютной уверенностью, что, если тьма поглотит свет, это будет означать торжество зла. Я снова сунула руку в огонь и снова закричала, разом от боли и от отчаяния, что мой собственный страх мешает мне идти вперед.

И в то же время я поняла, что, если не брошусь в огонь и не пройду сквозь него, все будет потеряно. И я увидела, что темная фигура начинает, как змея, извиваться вокруг светлой и поглощает ее.

И тогда, прежде чем погаснуть, свет обратился к Богу – нет, к некой силе, более древней, более мудрой и более могущественной, чем сам Бог, и его мольба была услышана.

Я кинулась в огонь и тоже обратилась к этой силе.

В тот же миг меня охватил совершенно неописуемый восторг – чудесный, бесконечный. Я общалась с силой столь ошеломляюще огромной, столь далеко превосходящей жалкие возможности человека и моей собственной бедной головки постичь Всевышнего, что в ее присутствии я почувствовала себя совершенно ничтожной.

Но эта сила ничем не напоминала того Бога, о котором говорил нам наш сельский священник, Бога Отца адского пламени, вечного проклятия, заповедей и чистилища. Эта сила нисколько не заботилась о предписаниях и правилах, о мелочных обязанностях священнослужителей, о способе поклонения ей и о том, поклоняются ли ей вообще или нет. Она просто была. Она была самой жизнью. Радостной, хаотичной, всеобъемлющей. Она была чистым восторгом.