– Наверное, уже постиралась, пошли проверим.

Барби моментально забыла про Коробка и поспешила к двери.

Радовалась Лапуля так же бурно, как и расстраивалась. Едва я вытащила из барабана кофту, как девушка захлопала в ладоши.

– Ах, ах, ах! Лучше новенькой! Мяконькая, уютненькая, без катышков! Танечка! Ты умница, кисонька-заинька-пусенька! Но она мокрая!!

– Конечно, – кивнула я, – нельзя шерстяное изделие сушить в центрифуге, оно может сесть на пару размеров.

– Не могу же я носить влажную одежду, – расстроилась девушка.

– К утру высохнет, – пообещала я, пристраивая шмотку на специальную вешалку.

– А поскорей нельзя? – надулась Лапочка.

– Можно вынести на свежий воздух, – предложила я, – на балконе натянута веревка.

– Нет, – отвергла мое предложение Барби, – сейчас в моде свинский грипп, еще заболеет, кашлять начнет!

Я покосилась на кофту. Интересно, каким местом она можем издавать звуки? Однако Лапуля действительно мастер воздействовать на собеседника. Меня не поразили ее слова о том, что кофточка подхватит вирус, удивила, так сказать, техническая деталь. То есть я допускаю возможность инфекции у шмотки и хочу лишь понять, откуда вырвется натужный кашель.

– Ой, – обрадовалась вдруг Лапуля, – вспомнила! Онисим так всегда носки сушил! Побегу!

– Поспеши, дорогая, – сказала я.

Барби, веселая, словно щенок, получивший в свое полное распоряжение хозяйскую гостиную, улетучилась. Я пошла в спальню, по дороге засунула нос в комнату к Димону, обнаружила его спящим на диване, дотащилась до своей кровати, легла, натянула одеяло, поудобнее устроила голову на подушке, свернулась калачиком, и… услышала шепоток Лапули.

– Танюсечка! Открой глазки!

– Что случилось? – пробормотала я, надеясь, что уже заснула и общаюсь не с реальной девушкой, а с собственной фантазией.

– Моя кофточка, – захныкала Лапуля, – мой баран-меринос! Совсем без катышков! Миленькая! Нежная!

– Что случилось? – повторила я, садясь в постели.

Увы, Лапуля была не глюк, и она дрожала от волнения.

– Не могу объяснить, – залепетала девушка, – она… ушла в астрал.

– Куда? – переспросила я.

– Слово «смерть» очень страшное, – поежилась красавица, – предпочитаю его не произносить. Кофточка ушла в астрал, так деликатнее. Вот Насте не нравилось это выражение, она меня дурой обзывала. Но я не обижалась: собственное мнение надо отстаивать, когда оно отстоится, тогда всем станет понятно. Да?

– Вещь не может умереть, – вздохнула я.

– Почему? – заморгала Лапуля.

– Она не живая, – продолжала я глупый разговор.

– Из барана мериноса сделана, – всхлипнула Лапуля, – а он одушевленный. Пожалуйста, помоги ее оторвать.

Я поняла, что спокойно заснуть не удастся, и потянулась за халатом. При своей карамельно-кукольной внешности Лапуля обладает завидным умением упорно добиваться своего. Лучше пойти с ней, иначе она до утра простоит у меня над душой.

– Где кофта? – наверное, слишком резко спросила я, очутившись на кухне.

– Там, – шепнула Лапуля и ткнула пальцем в кухонный шкаф.

Я открыла дверцу, обозрела тарелки и сказала:

– Здесь посуда.

– Рядом, – добавила Барби.

– В СВЧ-печке? – ахнула я и нажала на хромированную кнопку.

Перед глазами возникла странная кучка, издающая малоприятный запах.

– Ты решила высушить кардиган в СВЧ-печке? – недоумевала я.

– Онисим всегда туда носки клал, – всхлипнула Лапуля.

– Кто такой Онисим? – от изумления задала я не только глупый, но и опасный вопрос.

Лапуля не преминула воспользоваться моей оплошностью.

– Жених Карины, которая разводит пингвинов. Милые-милые-милые, но очень прожорливые.

Я попыталась отодрать руины кофточки от стеклянной подставки и машинально согласилась:

– Пингвины и впрямь очаровательны.

– Это про Карину, – встрепенулась Лапуля, – она здорово рыбу ловила, долбанет плавником, и акула в коме.

– У Онисима носки оставались целыми? – запоздало удивилась я, решив по совету Димона не реагировать на загадочные высказывания Барби вроде слов про женщину Карину, которая имеет плавники.

– Они плавились, – деловито ответила Лапуля, – всегда превращались в кашу. Из-за этого Кара от мужа ушла. Я бы тоже расстроилась, вся зарплата на новые носочки уходила.

– Зачем он тогда их в СВЧ-печку совал? – я искала рациональное зерно в действиях незнакомого Онисима.

Ответ сразил меня наповал:

– Чтобы их высушить, когда мокрые в ботинках, противно.

Я швырнула в мойку прозрачную подставку и спросила:

– Он дурак?

– Нет, – запротестовала Барби, – он надеялся, что носки сейчас умерли, а в следующий раз останутся живы. Как спортсмены!

– При чем здесь спортсмены? – ощущая головокружение, простонала я.

– Всякие там гимнасты сначала ничего не умеют, падают, косолапенькими выглядят, потом тренируются, тренируются, тренируются… И опля! Олимпийский чемпион! – выстроила логическую цепочку Лапуля. – С носками рано или поздно должно то же самое случиться. Портятся, портятся, портятся… опаньки – и сухие-красивые вынимаются. Но у Онисима ничего не получалось! Потом Кара его бросила, и мы с ним перестали общаться. Грустная история! В браке главное – взаимопонимание и уважение. Я Карине говорила, когда она к маме уехала: «Заинька-котенька, подумай, всю неделю до завтрашнего дня поразмышляй. Онисим шикарный парень, прости ему носки. Ты сама не идеал, любишь спать с миксером. Вдруг он включится, и Онисиму… того… самого… вроде… э… отрубит? Он же не злится, просто натягивает хоккейную форму – и баиньки! Но нет, она его бросила! Конечно, тут же Аня появилась и подобрала! Аня неразборчивая, ей по скрипке: сушит Онисим носки, ест их с кетчупом или книги им вслух читает! Был бы мужик! Но это неправильно. Верно?

Я, пошатываясь, пошла к двери, но на пороге притормозила.

– Лапуля!

– Аюшки? – нежно отозвалась Барби.

– Одного не пойму: если ты видела, что носки Онисима превращаются в «запеканку», почему решила воспользоваться его наработками и засунула кофту в СВЧ-печку?

– А вдруг бы она высохла? С носочками не срослось, а с ней получилось бы? – заморгала Лапуля. – Онисим, как все мужчины, умный, он не зря печечку использовал!

Убитая наповал этим аргументом, я вернулась в спальню и наконец-то благополучно заснула.

На следующее утро Чеслав встретил меня с самым угрюмым видом.