плату от древнекняжеского рода, ничто не поможет: каркнет само за себя прозвище во всё свое воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица. Произнесенное метко, всё равно что писанное, не вырубливается топором. А уж куды бывает метко всё то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкой русской ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы — одной чертой обрисован ты с ног до головы!

Как несметное множество церквей, монастырей с куполами, главами, крестами рассыпано по святой благочестивой Руси, так несметное множество племен, поколений, народов толпится, пестреет и мечется по лицу земли. И всякой народ, носящий в себе залог сил, полный творящих способностей души, своей яркой особенности и других даров Бога, своеобразно отличился каждый своим собственным словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженьи его часть собственного своего характера. Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовётся слово британца; легким щёголем блеснёт и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает своё, не всякому доступное умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово».

Опрометчивость назидательного цитирования в том, что повод-то срамной.

Вдруг встанет из-за парты ученик и спросит, какое именно слово навело на эти чудеса, на своеобычие русского народа, в чём мудрое сердцеведение заключено? Вот… Вот в этих точках, Марья Ивановна?

Ведь это всё выведено из того, что придорожный, случайный мужик назвал помещика Плюшкина «… заплатанным». И понятно, что именно это не вырубается ни топором, ни цензорскими точками.

Я как-то пристал к критику Золотусскому, что держал в руках рукопись, спрашивая, что там было написано, какое слово. Он отводил глаза и клонил голову. Вопрос этот был ему неприятен, потому что задавался многократно. "Ну, хоть на "м" или на "х"? не унимался я. "На "х", ответил критик и махнул устало рукой.

В общем — слово.

Оно.

Непечатное слово.

Все понимают, что важна золотая середина — как со всякой пряностью. Свежемолотый чёрный перец прелесть как хорош в борще — если там его щепоть, а насыпь его туда три стакана с горкою — добра не жди. Нет яда, нет лекарства, а есть пропорции — со словами всё тоже.

И вот, когда Государственная дума забила в бубен по поводу того, что надо ввести цензуру в Сети, возникла очень странная ситуация.

Матерное слово действительно — непечатное. Если его и начали печатать в каких-то книжках, так это дела не меняет. У этих слов такое свойство — непечатность.

При этом всем ясно, что оно произносимо. Мат есть обряд устного заклинания — колдуны не размножают заговоры и заклятья на гектографе.

Но интернет оказался странным местом, сумрачной долиной между печатным миром и устной речью. С одной стороны, что не делает человек, как печатает на клавиатуре. С другой же, весь этот мир социальных сетей, чатов, комментариев, и короткой необязательной переписки, построен по законам вольной устной речи. Прочь скучную грамматику, прочь завершённость предложения — лишь бы текла дальше эта речь.

Но тут возникает масса этических проблем. Вот ты кладёшь трубку и выключаешься из разговора — но в той далёкой комнате, где тебя уже нет, кто-то спрашивает: «Кто звонил?». И твой бывший собеседник отвечает, махнув рукой: «А, один … заплатанный!»

Раньше эти слова относились ветром, колебания молекул воздуха угасали — а теперь вот они, записанные частные разговоры. Стёртые, не стёртые неважно, всё равно ответ на Страшном Суде мы будем держать согласно кэшу Яндекса.

Та вольность, которую люди могли позволить себе у костра, на охоте — она здесь, набрана мелким шрифтом в твиттере. Это печатная устная речь. И в ней полно тех самых слов.

Вот поэтому странная законодательная инициатива (впрочем, они все у нас странноваты), — акт экзистенциального мужества. Люди пытаются бороться с чем-то странным, нечётким, ускользающим из рук.

Непечатным.

Извините, если кого обидел.

12 сентября 2013

День работника леса (Третье воскресенье сентября) (2013-09-14)

Завтра, (у кого-то уже суббота) в воскресенье — особый праздник. И на этот случай у меня есть праздничный рассказ:

В пятницу я получил новую форму. Мама подглядывала в щёлочку двери, как я по-мальчишески кривляюсь перед зеркалом, примеряя зелёную фуражку с дубовыми листьями на околыше.

А в понедельник я уже ехал на место своего нового назначения. Колёса весело стучали, солнце всё катилось и катилось в вагонном окне, никак не в силах коснуться горизонта. Поезд забирался всё севернее и севернее, в таёжный край, как жучок-древоточец лезет ближе к центру ствола. Лесной институт стал прошлым, а зелёная форма — настоящим и будущим.

Перед тем как пойти спать, я пел на тормозной площадке (вагон оказался последним) гимн Лесной службы — ты сам по себе — никто. Ты всего лишь лист в могучей кроне. Но все вместе мы — корни и сучья, вместе мы составляем дерево… Гимн был неофициальным, но отцы-командиры обычно закрывали глаза на его хоровое исполнение. Предчувствие будущего счастья переполняло меня — я ещё не знал, что это за счастье, но уже верил в него. Ведь такую войну пережили… А теперь перед нами только сияние возвышенной жизни.

Меня встретили на станции, и резвый «виллис», кутаясь в облако пыли, повёз меня сквозь тайгу к лесхозу. У меня дважды проверили документы, мы пересекли две контрольно-следовые полосы, и наконец я ступил на землю Лесного хозяйства с пятизначным номером.

По этому номеру, просто на почтовый ящик, п/я 49058, будут теперь идти письма от матери и сестры. Больше не напишет никто.

Бросив чемодан, я пошёл представляться к директору. Меня уже ждали, и вот я ступил на ковровую дорожку в огромном светлом кабинете.

Всё тут было как во всяком кабинете — стол с зелёным сукном для совещаний, бюст товарища Сталина в углу, красное знамя на стене. Но было и несколько странных предметов: я посмотрел на гигантскую деревянную скульптуру — это была носовая корабельная фигура, изображавшая человека в костюме, с саженцем в руке.

— Министр Леонов, — перехватил мой взгляд директор. — Собираются построить лесовоз его имени, а пока вот передали нам на