Благо было с чем сравнивать – с «Золотым ключиком» Алексея Толстого. Вот это – талантливо (на этом я вырос, и потому никакие уговоры не заставят меня признать, будто бездарное, если в него вчитаться, неотличимо от талантливого).

Как-то работая над статьей о Льюисе Кэрролле, я хотел было сделать это сравнение, но редактор (безусловно, я думаю, сторонник свободы мнений) не разрешил мне этого сделать, встав грудью на защиту Набокова.

306

Что именно придуманность и принесла ему славу, это уже другой вопрос, которого мы сейчас не успеем обсудить. Скажу только, что ситуация довольно обычная в современном мире: способности, какие бы они ни были, по английскому выражению, «не оплачиваются», не приносят выгоды, не привлекают, а нечто искусственно устроенное – триумф!

307

Речь о подмене класса – партией, партии – аппаратом, аппарата – вождем – это раскавыченная цитата, только не из Ленина, а Троцкого, утверждавшего в полемике с Лениным: «Во внутрипартийной политике эти методы ведут, как мы еще увидим, к следующему: партийная организация заменяет собой партию, центральный комитет заменяет собой организацию, и наконец, «диктатор» заменяет собой центральный комитет» (цит. по кн.: D. Mcleilan. Marxism after Marx, Boston, 1979, p. 79). Я был вынужден привести эти слова в обратном переводе с английского, ибо первоиздание этой работы Троцкого «Наши политические задачи» (1904) труднодоступно, а недавнее, впервые у нас появившееся переиздание этих слов не содержит – они сокращены! Вероятно, это сделано с той целью, чтобы автор слов не выглядел чересчур пророком. Но для моих целей эти слова особенно важно восстановить: лишний пример того, что в пьесе «Дальше… дальше… дальше…» персонаж с ленинской фамилией говорит не по-ленински. Более того, говорит словами своих основных оппонентов. Чего я не могу понять, так это каким образом авторитетная группа рецензентов, сотрудников Института марксизма-ленинизма, нашла, что в пьесе – раскавыченные цитаты из Ленина.

308

Текст рецензии из газеты «Правда», два подстрочных примечания были добавлены в сборнике моих статей «Пристрастия и принципы», 1991 г.

309

От читателя я получил письмо, где указывается, что М. Осоргин эмигрантом не был. Верно в том смысле, что он не выехал из России сам, а был выслан. Но мы называем «эмигрантами» всех наших соотечественников, живущих за пределами нашей страны.

310

Именно данных – фактов, сведений, документов, критически тщательно сопоставленных, и не один раз. Над биографией Пастернака, к тому же в сопоставлении с творчеством, подобная работа только начинается, и хотя уже появились серьезные труды – Евгения Пастернака и Лазаря Флейшмана – все же это можно считать пройденным, что называется, «по первому разу», нечто вроде грунтования, подмалевка для будущей более полной и рельефной картины. Известно, что сейчас за рубежом представляет собой жанр биографии: полная демистификация сложившегося, расхожего общественного облика того или иного лица. Если принять во внимание имевший большую власть над  умами фрейдистский тезис: «Писатель превращает свой невроз в публичный миф», то каждый биограф свою задачу видит в анализе и упразднении этого мифа. В результате подчас получается изображение какого-то никому еще неведомого лица – в биографии выступает другой человек по сравнению с тем, которого до тех пор все знали под тем же именем: сильный оказывается слабым, эрудит малообразованным и т. п. Например, Хемингуэй, под обаянием которого мы росли, растерял – усилиями биографов – большую часть своих доблестей, Фолкнер в итоге таких же усилий перестал быть пилотом, контрабандистом, «затворником из Оксфорда», «гордым одиночкой», не говоря уже о фигурах отдаленных, изначально романтизированных в соответствии с канонами романтической биографии (в особенности это сказалось, конечно, на Байроне). Какому пересмотру подвергнется в дальнейшем привычный для нас облик Пастернака (внутренний эмигрант, страдалец, жертва сталинского режима, подвижник творчества), сейчас нельзя предвидеть. Одно можно сказать: в его судьбе будут пристально рассматривать многое из того, от чего сейчас отмахиваются или же предпочитают обходить из соображений такта. Примечание было добавлено в составе сборника «Пристрастия и принципы».

311

Теперь молекулярная биология, вооруженная необходимыми средствами, осторожно возвращается к макробиотическим и евгеническим идеям, но прежнее посягательство на селекционный отбор людей с целью улучшения человеческой породы были проявлением ученого зазнайства и фанатизма, о чем идёт речь в книге американского историка науки, см. Loren Graham. Lysenko’s Ghost. Epigenetic and Russia. Harvard University Press, 2016, pp. 81–95.

312

Сборник «Из глубины» вышел в 1967 г. фототипическим воспроизведением издания 1918 г., поэтому ссылки наших дней на сборник будто бы 1918 г. создают анахроническое впечатление о том, когда сборник, оставшийся в свое время неизвестным, вошел в читательский оборот.

313

Вторую волну нередко называют «первой», забывая первую массовую российскую эмиграцию 1880 гг. См. Виктор Петров. Русские в Америке. ХХ век. Washington D. C. Издание Русско-Американского Исторического общества, 1992, c. 7.

314

Раскол зарубцевался в 70-е годы с наплывом так называемой «третьей», фактически четвертой, волны, когда состав эмиграции изменился , и все настроения слились в русле антисоветизма.

315

Prince Kropotkin. Ideals and Realities in Russian Literature (1905). New York: Knopf, 1915. 341 pp.

316

В. И. Ленин. Полн. собр. соч. , т. 17, с. 206-207.

317

Местопребывание Котсовского – биографический пробел от начала его деятельности до кончины. Когда книга о Толстом и Достоевском печаталась в Нью-Йорке, его же сочинения о долголетии выходили в Мюнхене. Где находился Котсовский во время Второй Мировой войны? Его кишиневские земляки, возможно, знают ответ на этот вопрос и потому не упоминают доктора, однако сохраняя благодарную память о его отце.