сейсмичность) большая современная высокопроизводительная фабрика; мы поднялись на расположенную рядам, небольшую сопку и увидели, как пространство между трёх высоких сопок заполняется отходами (хвостами) производства фабрики; в этих отходах имеется много меди, а также серебро, золото и другие цветные металлы, которые не выделяются из-за отсутствия в стране рентабельной технологии, поэтому пока хвосты просто хранятся; технолог сообщил, что англичане предлагали купить хвосты и перерабатывать по своей секретной технологии, но им было отказано, ибо на новой строящейся фабрике будет вырабатываться из этих отходов медный концентрат; стоя на вершине сопки, мы увидели расположенный на окраине города огромный и глубокий котлован – открытый рудник, в который по серпантинной дороге спускались и поднимались грузовики; нам показали, где они сваливают доставленную породу в приёмные бункера, и я решил поехать в котлован к месту добычи руды; лаборанты вернулись в гостиницу, а я забрался по лестнице в кабину огромного 40-тонного БЕЛАЗа и поехал; открытый карьер имел циклопические размеры: верхний диаметр более километра, глубина 300 метров, а внизу диаметр – примерно 150-200 метров; спускаясь вниз, я видел на наклонных стенах котлована террасы, на которых располагались буровые установки, ими сверлили скважины для взрыва породы и расширения котлована; хорошо была видна граница вскрыши и добываемой ценной породы; спустились мы на дно, где работали в забоях 8-кубовые экскаваторы Ижорского завода, которые загружали самосвалы. Сменный мастер рассказал мне, что вкрапления чистого молибдена в породе распределены неравномерно и обычно экскаватор двигается по кругу, собирая всю взорванную породу; но иногда, обычно в конце месяца, требуется подтянуть выполнение плана по выпуску на фабрике готового концентрата; тогда экскаватор ставят на жилу чистого 90%-ной концентрации ценного стратегического металла; мастер подвёл меня к этому месту; на стене котлована я увидел жилу: она уходила около восьми метров вверх – серая полоса чистой руды шириной 20-30 см, нижний конец которой уходил ниже дна котлована; позже я где-то прочёл, что в мире есть одно подобное место, кажется, в ЮАР; мастер объяснил, что в принципе, разработка этой жилы запрещена по причине нарушения общей технологии работ в руднике, и, кроме того считается хищничеством (я сразу вспомнил о Демидовских серебреных рудниках на Алтае). Завершая экскурсию, я подобрал под ногами маленькие кусочки породы, в которых невооружённым глазом хорошо просматривались медь, серебро, никель и др. Вернувшись в гостиницу, передал несколько красивых образцов лаборантам на память; дома с сыновьями помыли проточной водой породу и вкрапления заиграли разным цветом, особенно чистая медь очень похожая на золото; остальные вкрапления металлов мы рассматривали через лупу, применяя подсветку.

Начальник СМУ был благодарен нам за то, что не пришлось организовывать электропрогрев бетона, поскольку это хлопотно, дорого, небезопасно и, главное, в Сорске электроэнегрия была в дефиците, почти вся шла на фабрику, которая работала в непрерывном режиме. Акт выполненных по договору работ был подписан и кроме безналичной оплаты институту, начальник распорядился выписать нам в виде премии по сто рублей, о чём мы, естественно, никого не информировали; мы знали, что через несколько дней у Анны Сальниковой день рождения; в тайне от неё, девушки, её подруги, и я сбросились по 15 рублей из «премии» на подарок; в Красноярске после работы съездили в магазин и выбрали красивые позолоченные часы с большим белым циферблатом и модным ремешком; в день рождения по-тихому, чтобы не было разговоров, вручили подарок Анне, и её счастью не было предела, ведь бывшая детдомовка никогда ранее не имела собственных часов; носила их с гордостью до самой свадьбы и долгое время после неё. Я по телефону из Красноярска предупреждал строителей в Сорске, чтобы до устойчивых положительных температур не удаляли утепляющие опилки, а в мае нам сообщили, что прочность образцов превысила проектную более чем на 20%.

XLVI

К нам в лабораторию снова пришли новые сотрудники и среди них два молодых парня, освобождённые от службы в армии; работали они лаборантами; один из них носил усы и длинные бакены, другой – совсем худой юноша; использовали их на работах «принеси-подай»; вначале я обрадовался и поручал им заготовку материалов, такелаж, чистку форм и т.п., но они оказались отпетыми лентяями, часто сачковали, а после первой зарплаты от них пахло перегаром и наша группа отказалась от их услуг; где Замощик нашёл этих лоботрясов, не знаю; ещё поступила к нам чья-то родственница, совсем молоденькая девушка из неблагополучной семьи с тупым, совершенно бессмысленным лицом; стала выпивать вместе с этими двумя лаборантами, да так крепко, что однажды вся изрыгалась и завалилась спать прямо в нашем подвале; пришлось Замощику всю эту троицу уволить.

Поступила к нам Ковальская Надежда Николаевна, невысокого роста тридцатилетняя девица с широкими мужскими плечами и короткими кривыми ногами; очень подвижная, целеустремлённая, нахальная; она сидела за столом напротив меня и когда наши взгляды встречались на её лице почему-то изображался испуг, но это был просто тормоз, который она очень быстро отпускала и, уткнувшись в бумаги, продолжала их изучать; или, как заведённая, устремлялась со своими лаборантами в подвал готовить эксперименты по тепловой обработке бетона; характер её был скверным, лаборанты её не любили за командирский тон.

Чуть позже пришла в лабораторию готовить диссертацию молодая Марина Дмитриевна, после развода с мужем приехавшая из Одессы с маленькой дочкой; М.Д. была выше среднего роста стройной красивой женщиной, брюки её плотно обтягивали фигуру, позволяя по достоинству оценить все её анатомические особенности; она быстро освоилась и завоевала симпатии Замощика; работой он не загружал её, ни чем она не занималась, изучала литературу, вроде бы собиралась работать над диссертацией; но в основном порхала по лаборатории; вероятно, к тридцати годам поняла, что жизнь, протекавшая шумно и весело, состоит из удовольствий, всё остальное можно считать неприятностями; была, как говорится, без комплексов; временами, возможно, она задумывалась: «Сама плохо понимаю, чего хочу, то ли увлечься, то ли влюбиться, или просто хочу»; обе незамужние они быстро подружились, порой вели себя беспардонно: оставаясь после работы, шарились по чужим тумбочкам, без разрешения брали посуду, забывая потом помыть, пользовались закусками, кофе, сахаром, конфетами и пр., чем вызывали неудовольствие коллег; как отмечал Бальзак «пороки всегда столкуются между собой»; руководителем Ковальской стала д.т.н. Малинина из НИИЖБа, которая дружна была с Замощиком, и позже, кажется, Н.Н. защитилась. Когда директором НИИ стал Станислав Авраменко, (я ранее писал, что Станислав был дружен с нами в 1959-62 годах; мы и он, молодые специалисты, работали вместе в тресте «Красноярскпромхимстрой»), Марина Дмитриевна быстро окрутила его, директор бросил семью, они поженились (Одесса-мама!). Дальнейшее мне