чувствовать вину? Я не знала ответа и кольцо прятала подсознательно, из чистого инстинкта. Я не хотела показывать его Джейми, открыто надевать на палец… И все же мне необходимо было держать его при себе.

Сердце сжалось при мысли, что последние несколько недель Джейми нес на себе двойной груз вины и одиночества. Поэтому-то я с ним и поехала — боялась, что он потеряет голову, ввяжется в какую-нибудь безумную авантюру и не вернется. Со мной он волей-неволей будет вести себя осторожнее.

…И все это время он думал, что его ненавидит тот единственный человек, который мог — обязан был — его утешить.

Перед нашей каморкой я замешкалась. Лежанка была футов восемь шириной, и Джейми сгорбился у самой стенки; я видела лишь смутные очертания его фигуры под одеялом из кроличьих шкурок. Он лежал неподвижно, однако я знала, что он не спит.

Я забралась на лежанку и, очутившись в тени, сбросила одежду. В доме было тепло, но по всему телу пробежали мурашки, а соски напряглись. Глаза привыкли к полумраку, и я разглядела, что Джейми приподнялся на локте и смотрит на меня.

Встав на колени, я скользнула под одеяло. Мех мягко погладил кожу. Не оставляя себе времени на размышления, я подползла к Джейми и уткнулась носом ему плечо.

— Джейми, — прошептала я. — Холодно. Согрей меня. Пожалуйста.

Он повернулся ко мне молча, со свирепой одержимостью, которую можно было принять за неутоленное желание; на самом деле за ней скрывалось отчаяние. Я не искала удовольствия для себя, хотела только унять боль Джейми. Однако вскоре во мне самой проснулось темное чувство, которое заставило вцепиться в Джейми с неменьшей страстью.

Мы держались друг за друга, пряча лица, потому что не находили сил ни разжать руки, ни встретиться взглядом. И лишь когда спазмы наслаждения утихли, я понемногу стала осознавать, что мы, голые и беспомощные, укрытые лишь темнотой, лежим в окружении чужаков.

И все же мы были одни, как в библейском Вавилоне. С дальнего конца дома доносился чужой разговор, но смысла в нем было не больше, чем в гудении пчел.

Дым окруженного валом костра дрожал возле святилища нашей кровати, душистый и легкий. В клетушке было темно, точно в исповедальне, я почти не видела Джейми — только слабый отблеск света на его плече да мерцающие искорки в волосах.

— Джейми, — тихо сказала я. — Это не твоя вина.

— А чья тогда? — устало отозвался он.

— Всех сразу. И ничья. Во всем виноват Стивен Боннет.

— Боннет? — поразился Джейми. — А он-то здесь при чем?

— Ну… при том, — пришла я в замешательство. — Разве нет?

Джейми скатился с меня и откинул с лица волосы.

— Стивен Боннет — жалкий ублюдок, и я прикончу его при первой же возможности. Но я не понимаю, как он виноват в том, что я потерпел крах как мужчина.

— О чем ты вообще говоришь? Какой еще крах?

Он ответил не сразу, лишь склонил голову, нависнув надо мной горбатой тенью. Ноги его были спутаны с моими, и я чувствовала, как он напряжен.

— Никогда не думал, что можно так ревновать к мертвецу, — чуть слышно прошептал он.

— К какому еще мертвецу?! — И тут меня осенило: — Ты о Фрэнке?

— О ком же еще? Так и вижу перед глазами его лицо. Ты говорила, он похож на Джека Рэндалла, так ведь?

Я обхватила его руками, притянула к себе и судорожно зашептала на ухо:

— Как?! Как ты мог вообще такое подумать?

Джейми приподнялся, опираясь на локоть. Мне на грудь упали темные пряди, по которым бегали мерцающие золотые и алые искорки.

— А как иначе? Клэр, ты же слышала ее, слышала, что она сказала.

— Брианна?

— Она сказала, что будет рада увидеть меня в аду и что продала бы собственную душу, лишь бы вернуть отца — своего настоящего отца.

Джейми сглотнул, и этот звук заглушил треск костра.

— Я постоянно думаю, что он бы такой ошибки не совершил. Он доверял ей, он знал, что она… Наверное, он был лучше меня. Уж она-то, по крайней мере, в этом уверена. И я думаю… вдруг ты тоже так считаешь, саксоночка.

— Идиот, — прошептала я и, проведя руками по спине, обхватила твердые ягодицы.

Он уронил голову и сдавленно фыркнул мне в плечо.

— Согласен. Ты же ничего не имеешь против?

— Нет.

От него пахло дымом и сосновой смолой. Несколько иголок торчало в волосах, одна из них, гладкая и острая, покалывала мне губы.

— Она вовсе не хотела этого говорить, — добавила я.

— Хотела. — Джейми снова сглотнул. — Я же слышал.

— А я слышала вас обоих. — Я погладила ему спину между лопаток, чувствуя застарелые шрамы от кнута и более свежие выпуклые отметины, оставленные медвежьими когтями. — Она такая же, как ты: сгоряча вываливает все, чего никогда бы не сказала на холодную голову. Ты ведь тоже много чего на самом деле не хотел ей говорить?

— Не хотел. — Напряжение понемногу отпускало его. — Совсем не хотел…

— Вот и она тоже.

Я ждала, ласково поглаживая его — так же, как Брианну давным-давно, когда она была ребенком.

— Ты должен поверить мне… Я ведь люблю вас обоих.

Он глубоко вздохнул.

— Как думаешь… если я верну ей того мужчину, она сможет когда-нибудь меня простить?

— Обязательно. Не сомневаюсь.

Из-за перегородки донеслись тихие стоны и неразборчивое ласковое бормотание на языке, который был понятен без слов.

«Иди и верни его, — сказала мне Брианна. — Только ты можешь это сделать».

А вдруг она говорила не о Роджере?..

Это был долгий путь через горы, ставший еще длиннее из-за зимы. Случались дни, когда мы вовсе не могли тронуться с места, и тогда с утра до ночи просто сидели, спрятавшись под скалой или в какой-нибудь рощице, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы укрыться от ветра.

Когда самые высокие горы остались позади, ехать стало легче, но здесь, на севере, было гораздо холоднее. Иногда мы ужинали одной лишь солониной, потому что костер не удавалось развести из-за сильного снегопада. Однако каждую ночь я ложилась рядом с Джейми, и под общим меховым одеялом мы делились теплом.

Я считала дни, завязывая узелки на обрывке бечевки. Из «Горной реки» мы выехали в начале января, а в середине февраля Онакара указал нам на дымок, выдающий месторасположение деревни могавков, куда он с приятелями продал Роджера Уэйкфилда. «Змеиный город» — так он назвал это место.

Шесть недель — а Брианна уже на седьмом месяце. Если нам удастся по-быстрому выкупить Роджера (и если он в состоянии путешествовать), мы вполне успеваем вернуться до родов. Если же Роджера