Вкоре после моего приезда в Новороссийск генерал Врангель, не получая никакого назначения в армию, подал прошение об увольнении его в отставку и временно, до приказа об увольнении, взял отпуск.

Положение в Черноморской губернии и, в частности, в Новороссийске было тяжелое. Большая часть губернии была охвачена восстанием; восстанием руководили большевики, свободно пропускавшиеся в губернию из Грузии. Из Грузии же в Черноморскую губернию проник небольшой большевистский отряд, ставший ядром для формировавшихся повстанческих отрядов.

Войск в моем распоряжении для подавления восстания, в сущности говоря, не было; бывшие в губернии войсковые части были совершенно деморализованы. На мои просьбы прислать хоть какую-нибудь надежную часть была прислана 2-я пехотная дивизия. Но она была в таком виде, что ее нужно было сначала пополнить, а только потом пустить в дело. Состав всей дивизии не превышал одного батальона мирного времени. Надежных пополнений на месте не было.

Между тем положение в Туапсе было критическое, и я, влив в один из полков дивизии 400 человек пополнения, перевез этот полк на пароходе в Туапсе. Но через несколько дней, во время боя под Туапсе, этот полк потерял почти всех офицеров, а пополнение, влитое в полк, перешло к повстанцам.

В самом Новороссийске творилось что-то неописуемое. Все лечебные заведения были переполнены большей частью сыпнотифозными, а раненых, привозимых с севера, некуда было размещать. В Новороссийск направилась лавина семейств служащих и беженцев, подлежавших эвакуации, а союзники для эвакуации прислали крайне ничтожное число судов. Своими же судами, из-за недостатка угля, мы воспользоваться не могли.

Вследствие полной невозможности выполнить некоторые получавшиеся мною распоряжения, на выполнении которых настаивал штаб главнокомандующего, несмотря на мои протесты, я просил об освобождении меня от должности черноморского главноначальствующего и об увольнении в отставку. Получив в конце января/ начале февраля телеграмму из Севастополя о том, что моя мать при смерти, я с разрешения генерала Деникина выехал туда.

В Севастополе я застал полный развал среди офицерской среды. В крайне неудачной эвакуации Одессы, произведенной в конце января, все винили главнокомандующего Новороссийской областью генерала Шиллинга141. Приезд его в Севастополь и вступление в командование войсками, находившимися в Крыму, вызвали сильное возбуждение как среди старших, так и среди младших чинов.

Общее положение осложнялось еще тем, что на Южном берегу Крыма появился отряд капитана Орлова142, поднявшего восстание против существовавшего строя. Восстание носило явно большевистский характер, но лозунгами была выставлена необходимость бороться с разрухой тыла и добиться улучшения положения строевого офицерства. При начавшемся развале армии и действительной разрухе тыла лозунги капитана Орлова находили много сочувствующих, и являлось серьезное опасение, что движение может разрастись.

Познакомившись с обстановкой, я пришел к убеждению, что совершенно независимо от правильности или неправильности обвинений, которые предъявлялись к генералу Шиллингу, он при создавшейся обстановке не будет в силах восстановить порядок в Крыму и что ему нельзя оставаться главнокомандующим.

В Севастополе был в это время генерал Врангель, который, по общему в Севастополе, а также и по моему мнению, мог остановить развал Крымских войсковых частей и водворить порядок в тылу. Генерал Врангель соглашался принять должность главнокомандующего.

Переговорив с генералом Шиллингом и убедившись в том, что и он видит и понимает всю трудность для него наладить порядок в Крыму, я условился с ним, что он переговорит по прямому проводу с генералом Деникиным, очертит ему всю обстановку и испросит разрешение передать свою должность генералу Врангелю.

Он так и сделал, но в ответ получил указание, что он должен оставаться на своем посту и что на назначение генерала Врангеля согласие не может быть дано. (Захвативший в это время Ялту капитан Орлов объявил, что он беспрекословно подчинится только одному генералу Врангелю. В ответ на это воззвание генерал Врангель послал капитану Орлову (копии генералу Шиллингу и мне) следующую телеграмму:

«Мне доставлено воззвание за вашей подписью, в коем вы заявляется о желании, минуя всех ваших начальников, подчиниться мне, хотя я ныне не у дел. Еще недавно присяга, обязывая воина подчинению начальникам, делала русскую армию непобедимой.

Клятвопреступление привело Россию к братоубийственной войне. В настоящей борьбе мы связали себя вместо присяги добровольным подчинением, нарушить которое без гибели нашего общего дела не можете ни вы, ни я. Как старый офицер, отдавший Родине двадцать лет жизни, я горячо призываю вас, во имя блага ее, подчиниться требованиям ваших начальников. 8/21 февраля 7 час. № 627 Врангель».)

Утром 8/21 февраля я получил телеграмму от генерала Деникина с предложением «всей силой вашего авторитета», как было сказано в телеграмме, поддержать престиж генерала Шиллинга, который остается главноначальствующим в Крыму. Я ответил, что чувствую себя в этом отношении совершенно бессильным, и в тот же день отправился на пароходе обратно в Новороссийск.

Прибыв в Новороссийск, я узнал о последовавшем приказе об увольнении в отставку меня, генералов Врангеля и Шатилова143, а также командующего Черноморским флотом и его начальника штаба. Телеграмма о нашем увольнении в отставку была «срочная» и разослана штабом главнокомандующего по всем инстанциям.

Всем было понятно, что перечисленные в телеграмме лица увольняются в отставку якобы за то, что интригуют против генерала Шиллинга и вмешиваются не в свое дело, возбуждая вопрос о назначении генерала Врангеля.

Оставшись не у дел и получив право на эвакуацию, я решил с семьей не ехать на иждивение союзников, а устроиться где-либо поближе к России. Выбрали г. Самсун на Черноморском побережье Малой Азии, где, по слухам, жизнь была очень дешева. С небольшой компанией, подходящей для устройства маленькой сельскохозяйственной колонии, я и моя семья 21 февраля/6 марта отправились сначала в Батум. Оттуда, воспользовавшись случаем бесплатного проезда на моторной шхуне, груженной керосином, отправились в Самсун.

Устроились на шхуне на палубе, соорудив из парусов подобие палаток. До Самсуна дошли благополучно, но тамошний британский комендант, под предлогом, что турецкие власти категорически не разрешают русским селиться в Малой Азии, не только не позволил нам высадиться, но даже не разрешил съехать на берег на короткий срок. Мои спутники, смеясь, говорили, что англичане боялись, чтобы я не поступил на службу к Кемаль-Паше в качестве начальника штаба.

Пришлось направиться в Константинополь. После целого ряда злоключений и чуть не погибнув в море во время шторма, в ночь на 26 марта/9 апреля мы пришли в Константинополь. На другой день после прихода нашей шхуны в Босфор на нее прибыл флаг-офицер главнокомандующего британской эскадрой в Средиземном море адмирала Де Робека (бывшего в то же время Верховным Великобританским комиссаром в Константинополе) и, от имени адмирала, пригласил меня отправиться с ним к адмиралу на флагманский корабль.