— …и тогда самаритянин сказал хозяину постоялого двора позаботиться о бедняге, перевязать его раны и накормить, а он остановится на обратном пути, когда закончит со своими делами, и за все заплатит. Итак…

Роджер увидел, что Клэр наклонилась к Джейми и что-то зашептала. Его тесть упрямо замотал головой. Скорее всего, Клэр заметила змею — вряд ли она могла такое пропустить — и пыталась убедить Джейми выйти на улицу, но он стоически отказывался, не желая прерывать проповедь, поскольку, чтобы выйти, ему пришлось бы проталкиваться через тех, кто стоял за ним.

Роджер остановился на секунду, чтобы вытереть лицо платком, который как раз с этой целью дала ему Брианна, и под его прикрытием увидел, как Клэр сунула руку в разрез своей юбки и достала большой ситцевый мешок. Похоже, она шепотом спорила с Джейми. Он по-прежнему мотал головой с видом спартанца, в которого вцепилась лиса.

Потом змеиная головка с раздвоенным языком внезапно оказалась у Джейми под подбородком, и он широко раскрыл глаза. Клэр тут же встала на цыпочки, схватила рептилию за шею и, смотав ошалелую змею в кольцо, как длинную веревку, запихала извивающийся ком чешуи в мешок головой вперед и затянула тесемки.

— Хвала Господу! — вырвалось у Роджера, и паства тут же послушно грянула «Аминь» с несколько удивленным видом.

Мужчина, стоявший рядом с Клэр и наблюдавший за стремительным развитием событий, теперь смотрел на нее с выпученными глазами. Она засунула беспокойно дергающийся мешок обратно в юбки, накинула поверх свою шаль и, окинув джентльмена выразительным взглядом в стиле «На что это ты уставился, парень?», развернулась к Роджеру с выражением глубокой набожности.

Роджер кое-как довел проповедь до конца, испытывая настолько глубокое облегчение оттого, что змея была обезврежена, что даже финальный гимн — бесконечный гимн, где ему нужно было петь каждую строчку, а на нее эхом отзывались прихожане, — не слишком его растревожил, хотя его голос почти совсем отказывался ему подчиняться и скрипел, как несмазанная телега.

Его рубашка прилипла к телу, и холодный воздух казался блаженством, пока он стоял снаружи, пожимая руки и кланяясь на добрые слова от своей новоиспеченной паствы.

— Прекрасная проповедь, мистер Маккензи, прекрасная! — заверила его миссис Гвилти. Она пихнула локтем сморщенного джентльмена, который ее сопровождал, — он мог с одинаковым успехом быть ее мужем или свекром. — Не правда ли, знатная была проповедь, мистер Гвилти?

— Мфффм, — отозвался сморщенный джентльмен рассудительно. — Неплохо, неплохо. Коротковата немножко, и вы не упомянули историю про блудницу, но всему свое время, еще наверстаете.

— Без сомнений, — сказал Роджер, кивая, улыбаясь и одновременно задаваясь вопросом, что за блудницу он имеет в виду. — Спасибо, что пришли.

— О, ни за что в мире не пропустила бы, — сообщила ему следующая дама. — Хотя пение было не совсем такое, которое можно было ожидать, так ведь?

— Боюсь, что так. Может быть, в другой раз…

— Мне никогда не нравился сто девятый псалом, он такой занудный. Может, в следующий раз вы порадуете нас чем-нибудь более духоподъемным?

— Надеюсь, что так…

— Папа-папа-папа! — Джем врезался ему в ноги, яростно обхватив отца за бедра и почти повалив его на землю.

— Ты отлично справился, — сказала Брианна, глядя на него с довольством. — Что происходило в задней части комнаты? Ты все время туда смотрел, но я ничего не могла разглядеть, и…

— Отличная служба, сэр, отличная! — старший Огилви поклонился ему и пошел прочь, держа жену под руку и говоря ей: — Бедняге медведь на ухо наступил, но проповедь была не так уж плоха, учитывая обстоятельства.

Герман и Айдан присоединились к Джемми, и теперь мальчики пытались обнимать его втроем. Он изо всех сил старался ответить им тем же, одновременно согласно кивая на предложения говорить погроме, вести службу на гэльском, избегать латыни (какой латыни?) и папистских отсылок, стараться выглядеть более спокойным, более счастливым, постараться не дергаться и включать больше притч.

К нему подошел Джейми и угрюмо пожал ему руку.

— Очень неплохо, — сказал он.

— Спасибо. — Роджер замялся, подыскивая слова. — Вы… В общем, спасибо, — повторил он.

— «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за ближнего своего»[138], — вставила Клэр, улыбаясь ему из-за плеча Джейми. Ветер приподнял ее шаль, и он увидел, что ее юбка совершает довольно странные движения.

Джейми издал тихий гортанный смешок.

— Мфффмм. Может, тебе стоит заглянуть к Рабу Макафи и Исайе Лахлану и перекинуться с ними парой слов. Или даже прочесть им короткую проповедь на тему «тот, кто любит сына своего, тот с детства наказывает его»[139].

— Макафи и Лахлан. Да, я так и поступлю. — Или, может, он поймает братьев Макафи и Джеки Лахлана собственной персоной и посмотрит, как поступить с частью про наказание.

Он проводил последних прихожан, с благодарностями простился с Томом Кристи и его семьей и отправился домой обедать с собственной семьей. По идее, следующая служба должна была начаться в полдень, но к такому режиму он был еще не готов.

Старая миссис Абернати шла немного впереди них, поддерживаемая подругой, миссис Коинах, которая была чуть менее древней.

— Симпатичный парнишка, — заметила миссис Абернати, и в свежем осеннем воздухе ее треснувший старческий голос прозвучал особенно громко. — Но какой нервный! Пот ручьями лил, ты видела?

— Наверное, он смущался, — примирительно отозвалась миссис Коинах. — Думаю, со временем приноровится.

* * *

Роджер лежал в кровати, наслаждаясь приятной тяжестью завершенных дел, облегчением от предотвращенных катастроф и видом собственной жены. Брианна склонилась над очагом, и свет от догорающих углей проходил сквозь ткань ее ночнушки, придавая ее коже и кончикам волос свечение, как будто свет шел изнутри.

Притушив на ночь очаг, она поднялась и посмотрела на Джемми, свернувшегося в своей кроватке с видом отходящего ко сну ангела.

— Ты выглядишь задумчивым, — сказала она, забираясь на матрас. — О чем думаешь?

— Пытаюсь понять, что из того, что я сказал, могло показаться мистеру Макнилу латынью, не говоря уж о папистских отсылках, — ответил он, с готовностью освобождая ей место.

— Ты не начал петь «Аве Мария» или вроде того, — заверила она. — Я бы заметила.

— Мм, — протянул он и кашлянул. — Давай не будем про пение, хорошо?

— Будет лучше, — решительно сказала она и повернулась, устраиваясь поудобнее в кровати. Матрас был набит шерстью, которая была гораздо удобнее и в разы тише кукурузной шелухи, но имела свойство образовывать шишки и впадины в неожиданных местах.

— Возможно, — сказал он, размышляя об этом. Может быть. Но голос никогда не