в себя. Я решил, что припаркуюсь на обочине, сниму шлем и сделаю глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями. Затем, когда я буду готов встретиться с Ким — или, что более важно, лицом к лицу встретиться с ее отцом — я подойду к входной двери, позвоню в звонок и брошу кости.

У меня не было этого времени.

Дверь гаража была поднята, когда я въехал на подъездную дорожку. Внутри были припаркованы два мотоцикла, и двое склонившихся над ними людей посмотрели на меня.

Одним из них была Ким.

Сначала она просто таращилась на меня, когда я выключил двигатель и наклонился, чтобы снять шлем. Но как только я снял шлем, я поднял глаза и обнаружил, что она выскочила из гаража и была всего в двух футах от меня. Все еще сидя верхом на байке, я с трудом мог собраться с мыслями о толчке, когда она обвила руками мою шею и прижалась губами к моим.

Никаких фейерверков в моей голове, никаких взрывов радости, блаженства и удовольствия, смешанных в один захватывающий взрыв всего счастливого и хорошего. Вместо этого я почувствовал, как темное облако влажной, тяжелой сырости, затуманивавшее мой мозг, внезапно испарилось в ничто, оставив меня легче воздуха, когда мы с Ким уплыли в море измученного облегчения.

Она все еще любила меня.

После всего, через что мы прошли, после трех месяцев почти полного отсутствия контактов и ее послушания отцу, выполнения приказа оставаться дома и держаться подальше от меня, она все еще любила меня. Конечно, она сказала мне об этом, когда звонила неделю назад, чтобы сказать, что у нас будет мальчик, но это произошло всего за несколько минут до того, как она напомнила мне, что, если перед ней встанет выбор между мной и ее отцом, она выберет его.

Это отличалось от того, как она говорила, что любит меня. Это был поцелуй Ким, прикосновение тоски, желания и… потребности во мне… смешанное с отстраненностью ее отчуждённой натуры и озорной девичьей извращённости ее улыбки Моны Лизы, все в одном лице. Это было все, что я знал о ней, и все, что она представляла для меня. И это было все, чего мне не хватало в ней за последние несколько месяцев.

Из-за ее отца.

Нет, потому что она предпочла отца мне.

Кстати о ее отце…

«Кхм…»

Что ж, он не сказал «кхм» буквально, он откашлялся тем тихим, урчащим образом, который люди делают намеренно, когда им не НУЖНО откашливаться, но они все равно хотят привлечь внимание.

Открыв глаза, но все еще не отрывая губ от Ким, я наклонил голову, чтобы посмотреть ей за спину, и почувствовал, как у меня скрутило живот, когда я понял, что второй человек, который был в гараже все это время, был… … Отец Ким. Чувствуя на себе его злобный взгляд, я сел прямо и мягко, но твердо оторвал от себя Ким, изо всех сил стараясь изобразить спокойствие и уверенность. Но внутри я был в ужасе, когда понял, что, за исключением восхитительного облегчения от первого поцелуя с Ким, все в этой встрече шло совершенно НЕПРАВИЛЬНО.

«Хорошо… вот и судебный запрет», — пробормотал я себе под нос, глядя прямо на мистера Фукузаки.

«Мне не следовало целовать тебя», — пробормотала Ким, прижавшись лбом к моей груди.

«Наверное, нет», — ответил я, прежде чем наклониться и клюнуть ее в макушку. «Но я рад, что ты это сделала».

«Я тоже…» она восторженно вздохнула, прежде чем крепко обнять меня. Но спустя всего несколько мгновений она вздохнула и отстранилась, выставив руки перед собой и послушно склонив голову.

Положив шлем, я наконец слез с «Триумфа» и расстегнул молнию на мотоциклетной куртке.

«Бен…» тихо пробормотала Ким. «Тебе нужно быть сильным».

Я глубоко вздохнул и кивнул. Собрав всю свою уверенность и силу, я не сводил глаз с отца Ким, игнорируя Ким рядом со мной, когда я зашагал по подъездной дорожке к гаражу, чтобы встретить его.

Теперь, лицом к лицу, я на мгновение склонил голову перед тем, как встать прямо и ровно заявить: «Сэр, я прошу прощения за то, что приехал сюда вопреки вашему прямому приказу держаться подальше. Я не собираюсь приходить и убеждать Ким уйти со мной. Я уважаю вашу власть над дочерью и ваше право делать то, что вы считаете лучшим для нее. В то же время я прошу вас понять, что мне ТАКЖЕ глубоко небезразлична Ким, особенно теперь, когда она вынашивает моего сына. Я пришел сюда не для того, чтобы изменить ваше мнение относительно вашего решения сохранить ее дома или даже держать ее подальше от меня. Я прошу дать мне шанс по-настоящему объяснить, что я чувствую к ней, как много она для меня значит и насколько важны и она, и ее ребенок для моего будущего. Пожалуйста, сэр, я пришел сюда, чтобы попросить о возможности поговорить с вами. И, как только мы закончим, я буду уважать ваше желание чтобы я держался подальше, до тех пор, пока вы не сочтете нужным».

Глаза мистера Фукузаки сузились, и он внимательно изучал меня, казалось, целых две минуты. Это сто двадцать секунд (одна… две… три… четыре… пять…) которые он пялился на меня, и мне было не совсем комфортно, когда он это делал.

К концу этого я начал задаваться вопросом, не использовал ли я слишком много сложных английских слов для того, чтобы человек, не являющийся носителем языка, мог легко понять мою речь, но как только я начал думать, чтобы повторить, используя более простые слова, мистер Фукузаки откашлялся в очередной раз.

«Кимико, останься здесь и закончи ремонт», — грубо сказал он. «Бенджамин… следуй за мной».

***

16:08

Полностью измотанный как физически, так и эмоционально, после часовой поездки обратно в Беркли, я замедлил скорость «Триумфа» и свернул на свою подъездную дорожку. «Мустанг» все еще стоял на стоянке, и никаких признаков того, что перемещался,