— У моего мужа чума, как я и боялась, у сыновей тоже.

Все вокруг ахнули от ужаса. Это, конечно, может быть последыш эпидемии, а может быть и новая вспышка. Боже сохрани, подумал мастер и спросил:

— Как себя чувствует граф?

Филиппа села на лавку.

— Аббатиса настоем сняла боли. Но говорит, что конец близок.

Они сидели рядом, их колени почти соприкасались. Мерфин чувствовал ее женский магнетизм, хотя графиня была погружена в скорбь, а у него голова кружилась от любви к Керис.

— А сыновья?

Филиппа опустила глаза, сделав вид, что изучает узор золотых и серебряных нитей, вплетенных в синюю ткань платья.

— Так же.

Мерфин тихо посочувствовал:

— Вам очень тяжело, миледи, очень.

Хозяйка устало посмотрела на него.

— А вы не похожи на брата.

Зодчий помнил, что Ральф по-своему, но бешено влюблен в Филиппу уже много лет. Известно ли ей об этом? Бог знает. Однако он сделал хороший выбор. Если хочешь безнадежной любви, лучше выбрать что-нибудь такое особенное.

— Мы с ним очень разные, — уклонился мастер от прямого ответа.

— Я помню вас мальчиками. Вы, хитрец, советовали мне купить зеленый шелк, потому что якобы он подходит к моим глазам. А ваш брат потом устроил драку.

— Иногда я думаю, что младшие братья специально пытаются не походить на старших, просто чтобы выделиться.

— В случае с моими сыновьями это верно. У Ролло сильная воля, он уверен в себе, как его отец и дед, а Рик всегда был мягким и уступчивым. — Хозяйка заплакала. — О Господи, я всех их потеряю.

Мерфин взял ее за руку.

— Мы не можем знать, что случится. Я пережил чуму во Флоренции и остался жив. А моя дочь вообще не заболела.

Графиня подняла на него взгляд.

— А жена?

Мерфин опустил глаза на их переплетенные руки. Рука Филиппы намного морщинистее, хотя она всего на несколько лет старше.

— Сильвия умерла.

— Молю Бога, чтобы мне тоже заболеть. Если мои мужчины умрут, я тоже хочу уйти.

— Ну что вы.

— Судьба знати — сочетаться браком по расчету, а не по любви, но, понимаете, мне повезло с Уильямом. Да, мне выбрали мужа, но я полюбила его сразу. — Голос начал изменять графине Ширинг. — Не смогу перенести, если кто-нибудь еще…

— Разумеется, сейчас так, но все может перемениться.

Странные слова — муж-то еще жив, подумал Мерфин. Но подавленная горем Филиппа не думала об этикете и говорила то, что у нее на уме. Усилием воли она собралась и спросила:

— А вы? Вы женились вторично?

— Нет. — Мастер не мог сказать ей, что любит настоятельницу Кингсбриджа. — Хотя, думаю, женился бы, если бы встретил достойную женщину… и если бы та согласилась. Вы тоже придете к этому.

— Вы не понимаете. Вдове графа, не имеющей наследника, мужа назначит король. А он не станет считаться с моими желаниями. Ему будет важен только очередной граф Ширинг.

— Да, вы правы.

Зодчий об этом прежде не думал, но понял, что навязанный брак особенно отвратителен вдове, которая в самом деле любит мужа.

— Но как же ужасно говорить о втором муже, когда первый еще жив, — спохватилась Филиппа. — Не знаю, что на меня нашло.

Олдермен погладил ее по руке.

— Я вас очень понимаю.

Дверь наверху открылась, и, вытирая руки, вышла Керис. Мерфину вдруг стало неловко, что он держит графиню за руку. Ему захотелось отбросить ее, но это было бы глупо, и он удержался, улыбнувшись Керис и спросив:

— Что больные?

Взгляд монахини остановился на их переплетенных руках, но она ничего не сказала и двинулась вниз по лестнице, развязывая повязку. Филиппа неторопливо убрала руку. Целительница произнесла:

— С огромным прискорбием сообщаю вам, миледи, что граф Уильям умер.

— Мне нужна лошадь, — буркнул Ральф.

Его любимец и умница Гриф совсем постарел. Конь растянул связки левой задней ноги, его лечили несколько месяцев, но теперь он вновь захромал, на ту же ногу. Тенч расстроился. В свое время Грифа молодому еще сквайру подарил Роланд, и с тех пор они были неразлучны: конь служил хозяину и во Франции. Гунтер может послужить еще для неторопливых объездов домена, однако с охотой покончено.

— Можно съездить завтра на рынок в Ширинг, — предложил Фернхилл.

Они на конюшне осматривали щетку[17]Грифа. Ральф любил конюшни. Ему нравился запах, сильные красивые лошади, общество мужчин с загрубевшими от физического труда руками. Это напоминало молодость, когда мир был таким простым. Лорд ничего не ответил Алану. Тот не знал, что у Фитцджеральда нет денег.

Сначала чума приносила ему барыши. Земля, обычно переходившая от отца к сыну раз в несколько десятков лет, теперь меняла держателей дважды в месяц, а то и чаще, и каждый раз он получал налог на наследство — как правило, лучшую скотину, но нередко и установленную денежную сумму. Однако потом земля пришла в упадок, ее никто не обрабатывал — не хватало людей. А еще упали цены, и доходы Ральфа — в деньгах и продуктах — резко сократились.

Плохи дела, думал он, когда рыцарь не может купить коня. Затем припомнил, что сегодня в Тенч-холл с ежеквартальным оброком должен приехать Нейт Рив из Вигли. Каждую весну деревня была обязана сдавать лорду двадцать четыре годовалых барашка. Их можно продать на ширингском рынке и на эти деньги купить если не гунтера, то хотя бы верховую лошадь.

— Можно, — отозвался наконец Тенч. — Пойдем-ка посмотрим, не приехал ли староста Вигли.

Зашли в зал. В этом женском царстве настроение у Ральфа тут же упало. Тилли у камина кормила трехмесячного Джерри. Оба не жаловались на здоровье, несмотря на юность Тилли. Ее худенькое детское тело резко изменилось: грудь, которую жадно сосал младенец, сильно пополнела, живот обвис как у старухи. Фитцджеральд не спал с женой уже много месяцев и, наверное, больше не будет.

Рядом с ней сидели сэр Джеральд, в честь которого назвали внука, и леди Мод. Родители сильно сдали, подряхлели, но каждое утро приходили из своего деревенского дома в усадьбу посмотреть на малыша. Мод говорила, что он похож на Ральфа, но тот сходства не видел. Увидев Нейта, лорд Тенч обрадовался. Горбатый староста вскочил со скамьи.

— Добрый вам день, сэр Ральф, — как-то виновато поздоровался он.

— Что с тобой, Нейт? — спросил тот. — Ты привел овец?

— Нет, сэр.

— Почему, черт подери?

— А их нет, сэр. В Вигли не осталось овец, всего пара штук, совсем старых.