Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Причем, сразу же следует заметить: – и этого ранее мы не оговаривали – «понимание» объективной идеи – это причина возникновения не только интеллектуального чувства удовольствия, но и удовольствия от движения душевных чувств (сострадания, любви, восхищения, ненависти и т. д.), проявления которых так же возможно, но только при возникновении «понимания» идеи произведения. Не «понимая» чего-то достаточно важного в произведении, как можем мы испытывать какие-либо чувства? Как, только поняв смысл анекдота, можно отреагировать на него смехом, так и только «поняв» идею произведения, можно испытать интеллектуальное чувство удовольствия и чувство удовольствия от движения наших чувств.
«Понимание» идет впереди чувства, а не наоборот: будто бы сначала мы чувствуем, а лишь потом к нам приходит «понимание» того, что мы почувствовали.
И в этом главная особенность творческих процессов, отличающая их от процессов не творческих: если во втором случае, то есть в случае познания-понимания субъективной интеллектуальной идеи, мы идем от сознательного усвоения составляющих элементов мысли к самой мысли и осознанию идеи, которая в ней скрывается (и здесь даже нет повода для возникновения чувства удовольствия), то в творческом процессе познания-сотворения (обнаружения) объективной интеллектуальной идеи мы идем от сознательного усвоения материала (объекты, свойства, взаимосвязи) предполагаемой нами идеи-мысли к иррациональному процессу инкубационного формирования реальной идеи. И только после явления последней в наше сознание, в процессе ее развертывания, мы начинаем понимать ее и испытывать интеллектуальное чувство удовольствия. Но только что сказанное относится к случаю познания-сотворения или обнаружения технических или научных идей, созданных или обнаруженных нами. Что же касается познания-сотворения эстетических идей, то интеллектуальное чувство удовольствия возникает у нас (любителей искусства) в процессе созерцания-«понимания» произведения. «Понимая» идею, мы как бы ее создаем, несмотря на то, что она уже сотворена художником и заложена им в произведение искусства.
Так что процесс восприятия красоты – это творческий процесс понимания объективной идеи-новизны: и не важно, на каком уровне – сознательном или бессознательном – происходит понимание. Психика отвечает одинаковым образом – возникновением интеллектуального чувства удовольствия – как на понимание идеи нами самими созданной или обнаруженной, так и на «понимание» эстетической идеи, заложенной в произведение искусства художником.
Поэтому нет прекрасного как такового и нет красоты как таковой, но есть:
– во-первых, понимание обнаруженной (наука) или сотворенной (техника) нами самими идеи,
– а во-вторых, «понимание» идеи-Истины произведения искусства.
И это понимание («понимание»), сопровождаемое спонтанно возникающим интеллектуальным чувством удовольствия, есть то, что мы отождествляем с понятием красоты. И не каждому свойственно понимать и чувствовать красоту. Только имея способность к сотворению объективной интеллектуальной идеи, мы можем ее понять и почувствовать. Не сотворенное нами, нами не обнаруженное и нами не «понятое» не может быть нами почувствовано и воспринято как прекрасное. Это, во-первых. А во-вторых, также не может быть нами воспринято как прекрасное нечто новое для нашего чувственного восприятия, пускай это новое имеет даже экзотический характер. Каким бы прекрасным не был пейзаж – в природе или на картине – и какой бы красотой не обладало женское лицо – в действительности или на живописном полотне, – но если мы в воспринятое нашими чувствами не привносим собственного интеллектуального «понимания» той идеи, которая просвечивает в этих объектах, то ни о каком интеллектуальном чувстве удовольствия не может быть и речи, как не может быть речи и о красоте.
Природа не только наградила нас способностью сотворять, обнаруживать и «понимать» объективные идеи, но она дала нам к тому же «фонарь», который безошибочно указует на то, что та или иная идея обладает «абсолютной» (объективно-интеллектуальной) новизной. Не будь у нас такого индикатора в виде интеллектуального чувства удовольствия, мы бы не были осведомлены о новизне собственного творения и оно бы приравнивалось нами по своей ценности к субъективной интеллектуальной новизне, что не способствовало бы разработке нашей собственной идеи в мысль и претворению ее в действительность. Новизна как новорожденное дитя требует к себе повышенного внимания и если последнего нет, то она не воспринимается как нечто отличное от всего остального.
Отсюда нам ясно: субъективность красоты очевидна и очевидна она потому, что только создавая или обнаруживая идею-новизну (техника, наука), мы ее можем понять и воспринять интеллектуальным чувством удовольствия, и только «понимая» эстетическую идею произведения искусства, мы можем испытать подобное чувство. Это одна сторона красоты – сторона субъективная. А с другой стороны, можем ли мы отрицать объективность красоты (как объекта вне нас существующего и готового к тому, чтобы мы его восприняли), если для того, чтобы ее понять, она нам должна быть прежде дана то ли в виде трансцендентальной идеи, рожденной нашим бессознательным (то есть вне сознания, которое производит понимание), то ли в виде идеи, уже заложенной художником в свое произведение? Конечно, отрицать этого мы не можем.
Получается так, что красота и субъективна и объективна. Все зависит от того, с каких позиций мы будем ее рассматривать: если с позиции понимания ее, то она субъективна, поскольку к пониманию причастно наше субъективно-аналитическое мышление; если с позиции сотворения – то объективна, так как к сотворению идеи-Новизны причастно наше иррациональное мышление, которое как бы случайно «находит» объект, обладающий свойством красоты. Вот почему красота двойственна: она двойственна в той же степени, в какой двойственно наше продуктивное (сознательно-бессознательное) мышление, поскольку красота – это сама Истина, которую мы либо и сотворяем, и понимаем, либо просто «понимаем» как будто нами самими сотворенное.
Итак, утвердившись в том, что прекрасное открывается нам только вместе с нашей уникальной способностью создавать, обнаруживать и «понимать» новые взаимосвязи в форме идей, у нас может возникнуть вопрос, почему же мы так дорого ценим эту способность. Ведь не за одну же ее уникальность? Скорее всего, потому, что эти взаимосвязи, открывающиеся нам в форме идей, не только характеризуют отдельные объекты (причастные к этой идее) с неожиданной для нас стороны, – хотя это достаточно веский аргумент в пользу ценности идеи, – и не только потому, что сами идеи обладают ценностно-смысловым содержанием для человека, но и потому, что через эти идеи достигается многообразие нашего мира, что является непременным условием его сохранения и развития. Попробуй природа остановиться в своей креативной способности создавать новые формы жизни и попробуй человек как ее продолжатель перестать генерировать новые идеи, тогда и природа и человеческое сообщество через некоторое время, скорее всего, прекратят свое существование. И