Необходимость четкого представления нашим сознанием предполагаемых объектов идеи вместе с их свойствами и взаимосвязями, которые они могут между собой образовать, является не только основной предпосылкой, но и непременным условием сотворения объективной идеи нашим интеллектом. Не обладая способностью четкого представления данных объектов и их свойств, нечего и надеяться на то, что бессознательное выдаст нам нечто новое. Другими словами, без представления объектов, без пристального их созерцания и без всевозможного предварительного манипулирования ими на сознательном уровне у нашего интеллекта просто не будет основания для нашей креативной деятельности.

И в продолжение темы различения идей следует иметь в виду, что различие научно-технических и эстетических идей можно произвести не только на основе характера свойств объектов, входящих в состав идеи – определенны они или неопределенны, – но и на основе характера эмоционального воздействия процесса понимания («понимания») их смысла на психику как творца этих идей, так и их созерцателя (для случая произведений искусства). Но прежде чем пояснить нашу мысль, заметим следующее. Эмоционально-насладительный фактор при созерцании произведений искусства отмечается уже со времен Античности: и не только Платоном, о чем у нас уже шла речь ранее, но и старшими его современниками – Демокритом и Исократом. Так, Демокрит утверждал (согласно Стобею, III 3, 46):

«Великие удовольствия получаются от созерцания прекрасных произведений»90.

(Как замечает Татаркевич В. в «Античной эстетике»:

«Это его высказывание – наиболее древнее из известных нам констатаций связи понятий прекрасного, созерцания и радости»)91.

Так же и Исократ отмечает в своем «Панегирике»:

«То же касается искусств как полезных для изготовления предметов, необходимых в жизни, так и созданных для наслаждения ею»92.

И эта тенденция сопряжения созерцания произведений искусства с удовольствием, получаемым от этого процесса, прослеживается многими авторами – эстетиками и философами – вплоть до Новейших времен. А иначе и быть не могло, потому что и сотворение красоты, и восприятие ее есть постижение какой-либо новой идеи, «понимание» которой даже на бессознательном уровне, не говоря уже о сознательном, непременным образом сопровождается возникновением интеллектуального чувства удовольствия. И это заложено в нейрофизиологической природе нашего интеллекта (мозга, организма). В противном случае у нас не было бы критерия различения объективной новизны, то есть той новизны, которая только что возникла (создана, обнаружена, «понята») и субъективной новизны, то есть той, которая уже была создана кем-либо ранее и прошла период «обкатки» и превращения в новизну субъективную, нам еще не знакомую.

Итак, продолжим нашу тему различения идей научно-технических и эстетических по способу эмоционального воздействия их на нашу психику. То, что мы ощущаем и воспринимаем как прекрасное, есть не что иное, как спонтанно возникающее интеллектуальное чувство удовольствия от скрытого понимания, то есть «понимания» на бессознательном уровне объективной идеи произведения искусства. И вряд ли можно сказать с достаточной долей определенности, есть ли различие в механизме (или физиологической сути) испытываемого нами интеллектуального чувства удовольствия от понимания объективной идеи научного (технического) открытия (изобретения) и «понимания» идеи произведения искусства. Но есть различие как в «уровне» понимания – сознательном или бессознательном, – так и в степени интенсивности испытываемого чувства удовольствия: если при сознательном понимании идеи совершенного нами открытия или изобретения интеллектуальное чувство удовольствия в первый момент возрастает до максимума, а затем постепенно снижается по мере логического развертывания ее (идеи) и оформления в мысль, то при созерцании – «понимании» идеи произведения искусства наше чувство удовольствия остается на протяжении достаточно длительного промежутка времени – порою дни и годы – примерно на одинаковом уровне интенсивности.

Более того, возникает настоятельная потребность в многократном обращении к тем или иным полюбившимся нам произведениям искусства или авторам. Причиной указанного выше различия, скорее всего, является «уровень» понимания идеи: осознание ее сути – уже облеченной в мысль – сразу же снимает потребность в испытании чувства удовольствия, поскольку нужная нам новая идея уже закреплена в сознании и даже оформлена и зафиксирована в какой-либо знаковой системе. Другое дело большая продолжительность испытания интеллектуального чувства удовольствия от созерцания произведения искусства. Задумаемся в очередной раз над причиной данного феномена. Что именно побуждает нас вновь и вновь обращаться к одним и тем же произведениям искусства? Для нас пока что ясно одно: если бы нам было доступно понимание смысла идеи на рациональном уровне, то у нас не возникало бы желание обращаться к самому произведению снова и снова.

И в заключение хотелось бы отметить следующее. Сама способность генерировать идеи, – будь то сфера техники, науки или искусства, – то есть способность «производить» прекрасное, каким-то незримым образом связана со способностью его чувствовать даже в тех сферах, которые не причастны к сфере нашей непосредственной деятельности. (Напомним хотя бы, что люди, положим, науки, как правило, нисколько не были чужды ни интереса к искусству, ни занятием им). Что из них первично – способность ли «производить» или способность чувствовать прекрасное – вряд ли кто может ответить.

Здесь, как и во всех началах, скрыта сама тайна творчества. Это те глубины, в которые нам вряд ли когда Природа даст заглянуть. Все животворимое скрыто от сознания того, кто животворит. Потому что животворимое нейробиологическое начало наглухо отделено от сознания зоной бессознательного, которое толкует эти начала – подобно древнегреческим жрецам, толкующим безумные слова и возгласы пифии – и трансформирует их в идеи понятные нашему сознанию.

9.5. Искусство-бытие как созидание Новизны

А. Ф. Лосев, характеризуя понятие эстетического восприятия действительности у элейцев, дает следующее определение:

«Эстетическое – это нечто чувственно ощущаемое, но не в смутном и неразборчивом виде, а в таком виде, когда оно отражает в себе какую-то идею, какой-то внутренний смысл, который, хотя и сам по себе и доступен только абстрактной мысли, в эстетическом восприятии дан совершенно чувственно, так что мы глазами видим в предмете его внутреннюю жизнь»93.

Верно сказано. Но в том-то и беда эстетики, что мы не только не можем каким-либо образом скоррелировать «чувственно ощущаемое» с «внутренним смыслом», но и достаточно часто принимаем это «чувственно ощущаемое» за результат непосредственного (чувственного) воздействия произведения искусства, игнорируя при этом наличие в последнем «внутреннего смысла». Мы всего лишь хотим выявить интерпретационную идею, смысл которой пытаемся понять на сознательном уровне.

На самом же деле, воспринимая произведение искусства, – если мы действительно способны на это, – мы сначала «понимаем» заложенную в нем идею на бессознательном уровне, то есть «понимаем» его (произведения) «внутренний смысл». И следствием подобного «понимания» является, как