казной». Селим притянул её к себе и со страстью в голосе сказал: «Ты не погибнешь и не станешь рабыней, пока я жив. Мы откочуем к большой реке Итель – там холодно, но там уже живут кипчаки и платят маленькую дань белым правителям. Там нет ханств, а вольные люди живут вокруг городов и объединяются только для войны». Молге ответила, что знает о тех землях от человека-духа. Показав рукой на большой луг, залитый водой, сказала: «После разрушения Кулана, я буду ночью ждать тебя здесь – в крутом берегу реки Карасу есть выход из туннеля, а ты должен держать в камышах, на готове, десять десятков лошадей с седлами и оружием, мешками для казны». Молге не стала показывать выход в кургане – это вопрос жизни и смерти… Рядом, мимо них, пастухи прогнали отару баранов – новость, об увиденном ими, сейчас разнесётся по аилам и крепости… «Я приеду к тебе через несколько дней, а сейчас много дел надо решить, дорогой Селим – в крепость, вместе, пока нельзя, потому что к женщинам, запросто, приходить не принято – люди коситься будут…». Они расстались уже в темноте…

Чжень радостно обняла госпожу и скороговоркой заговорила: «Сказали, что коварный кипчак, хан Селим, обменял тебя на коней… и завтра собрались за тобой три тысячи воинов посылать во главе с Сиюком. Миркен сказал Брадобрею, что ты сама вернёшься к сыну… и даже, вроде, был доволен твоим пленом… люди беспокоятся и говорят разное…». Молге со слезами на глазах прошептала: «Чжень, хоть ты с Сиюком и Брадобреем меня ждали – мы чужие среди них… мой сын законный будущий хан киданей и некоторым это не нравится… не понимают- мир очень хрупок и если убрать меня – то всё меняется. Хан Селим мой любимый мужчина, но об этом говорю только тебе – он когда-нибудь спасёт нас… смотри какой каракулевый халат мне подарил… даже в Самарканде такой не купишь… нагрей воду…». Чжень взвизгнула и побежала, крикнув на ходу: «Вино и растирание тебе, госпожа, не помешают». Став женщиной Сиюка, Чжень усилила своё влияние в крепости – все обитатели крепости и аилов искали её расположения – люди видели, как Сиюк смотрит на неё и это тешило её самолюбие. Молге вызвала Брадобрея и долго с ним о чём-то говорила, а в конце разговора погладила его по щеке и сказала, улыбаясь: «Будь верен мне и будет твоя семья жить в достатке, а главное – сделай всё, как договорились и ни слова… никому… даже во сне». Брадобрей поцеловал Молге ручку и пятясь, удалился. В бане Молге отдалась в ручки Чжень, а та уж старалась, как никогда – два авантюрных дня утомили её приятной усталостью. Кальян не приносили и молодые женщины пили вино, пока не уснули в обнимку с барсом. Через одну луну Молге, Сиюк, и Брадобрей спустились с факелами в подземелье и подошли к не большому входу в тоннель. Над входом была приготовлена каменная ловушка-завал из крупных и мелких камней – последний зашедший в тоннель, мог ударить топориком по каменному клину и всё обрушалось бы. Они прошли по очень длинному, но сухому туннелю, в некоторых местах выложенному камнями и кирпичом. По тоннелю мог передвигаться даже конь без всадника. Молге показала Брадобрею, где ещё надо выложить стены камнем и сказала: «Сам с семьёй будешь уходить от врагов – так уж постарайся». Перед выходом в кургане, там, где глубоко, лежал не тронутый скелет вождя ойратов, была расширена ниша для хранения оружия, казны, факелов. Воспользоваться выходом нельзя было, не зная секрета ловушки – хоть входящий, хоть выходящий погибнет под завалом. Сиюк сказал, прищурясь: «Тетива готова – осталось вложить стрелу и натянуть лук, госпожа». Молге ему ответила: «Ты сам, один, проезжай регулярно для проверки выхода, а то может кто-то знает о нём. С Брадобреем напишите письмо хорезмшаху Ала ит-Дину о примерных сроках нашествия монголов – пусть готовится, а кыргызам я сама напишу».

Во всех кочевьях готовились к войне – свои семьи воины отправляли в горы, пески на пастбища-джайляу. Горы, пески всегда спасали кочевников от полного разгрома врагами. Молге часто уезжала с делами к реке Шу – Селим сообщал её, через гонца, где будет стоять роскошный шатёр. При встрече радости обоих не было предела – Молге прямо с Карагёза бросалась в объятия любимого. Стражники, с приличного удаления от шатра, слышали музыку, пение и смех Молге. Счастье – это болезнь, которая может и погубить. Селим настолько привык к её вниманию, что считал молодое тело Молге продолжением своего – в нём не было недостатков и изъянов, а любое …… звало к поцелую… Молге топтала и щипала его тело изо всех сил, испытывая огромное наслаждение от его стонов и при этом заглядывала ему в глаза. Селим беззаботно смеялся и притягивал к себе… Устав от объятий, они скакали по степи в сторону песков, где Молге сразу вспоминала о тангутском Хара-Хото, но для возврата к родным, не было возможности. С тангутским купцом она послала деньги, письмо отцу, но ответа ещё не было. Быть сразу везде невозможно – надо уметь выбирать. Перипетии жизни Молге сформировали у неё не женскую жизнеустойчивость – она посвящала Селима в тайны мироустройства, но никогда не перебивала его и не критиковала. Больше двух дней не задерживалась, помня о радости встречи и радости расставания – Селим провожал её до Кулана, но в него не въезжал. Они скакали по широкой дикой степи мимо кочевий Молге – люди уже знали их и приветствовали. Могучие кони – чёрный Молге и серебристый Селима мчали их быстрее ветра, и никакие разбойники им были не страшны. Уже осенью, проезжая тихим шагом по степи, Молге сказала: «Гонцы доносят, что отряды монголов рыщут вдоль границ северных кочевий и скоро будет вторжение. От шаха Ала ит-Дина вышли войска и находятся у Тараза. Кыргыз Манат находится со своим войском в двух дневных переходах. Битву будем устраивать у стен Кулана – хан Джучи не пойдёт на Тараз и Самарканд, пока мы у него с тыла находимся и поэтому мы выберем, удобное для себя, место битвы. В Кулане будет только тысяча всадников Сиюка на персидских конях – это моя надёжная охрана. Я думаю, их привести к тебе, но меня вывезешь ты ночью, с сыном и казной». Селим сказал: «Большую часть скота и шкур кипчаки продали за персидские золотые и все готовы к