Только жрецам дозволено разгуливать по молельням и помещениям самого храма, но любой смертный может войти на площадь, чтобы совершить молитву. Перед каждой колонной стоит изваяние бога или богини.

Площадь была пуста. О, тут, возможно, была сотня людей, но это пространство запросто вместило бы все население города, так что площадь показалась бы пустой, даже если бы на ней упражнялись во владении пикой четыре кавалерийских когорты. Около двух дюжин огоньков горело забытыми звездами в ночи. На заднем плане, за колоннами, медленно передвигались, мерцая, факелы: небольшие группы жрецов и жриц, словно два огромных колеса, медленно вращались навстречу друг другу. Три или четыре маленьких воинских отряда пересекали площадь.

По меньшей мере половина огней не двигалась, очерчивая прерывистой цепочкой периметр площади, словно четки. Каждый огонек означал одного или двух молящихся. Факелы освещали коленопреклоненные фигуры просителей и выхватывали из темноты статуи богов. Кажется, только дюжина из тысячи статуй была освещена, слушая завывание у своих ног. В полумраке виднелись соседние изваяния – свидетели. От этого зрелища волосы встали у меня дыбом.

– Ну? – прорычал Ториан. – Девушка уже в храме. И что ты собираешься делать, о Меняла Историй? Взять храм Майаны приступом?

– Не знаю, – ответил я. Во рту у меня пересохло. – Кстати, вон те стражники направляются в нашу сторону. Пойдем-ка к кому-нибудь из богов и сделаем вид, что молимся. Там и подумаем.

– Тогда веди.

Старательно изображая слугу, который освещает дорогу своему господину, я двинулся через площадь. Я выбрал самый темный угол площади и направился в самую его середину, выбрав бога наугад.

Строго говоря, богов на храмовой площади Занадона всего-навсего триста сорок восемь – «тысяча» это, так сказать, поэтическое преувеличение. Позже, при свете дня, я изучил их; подобный набор я встречал и в других городах. В Вейлмене их так и вовсе больше четырех сотен. Большинство, правда, не более чем бессмысленные двойники – те же самые боги, но под другими именами. А остальные – покровители каких-то мелких городков, озер, рек и тому подобного. Причем некоторые настолько незначительны, что никто уже не помнил, кто они такие. Некоторые – совсем немного – даже и не люди: со звериными головами или крыльями. Как правило, этих экзотических богов ввозили из дальних стран.

Подавляющее большинство статуй изображало красивых мужчин и женщин, в человеческий рост или чуть крупнее, на невысоких, по колено, постаментах. Мужчины почти все были одеты, женщины – нет, хотя имелись и исключения. Почти половина держала в руках непременные атрибуты вроде кувшинов с вином, пышных снопов или даже детей.

Когда мы подошли наконец к одной из фигур, я опустился на колени, как и положено молящемуся, и коснулся лицом земли. Ториан встал на колени рядом со мной.

Стояла тишина. Ночь была теплой и тихой: занадонцы молятся негромко – в отличие от многих других известных мне людей.

Я пребывал в замешательстве. Искать вход в храм и заходить внутрь казалось безумием. Я хотел найти прекрасную Шалиаль, хотя не очень представлял себе зачем – возможно, чтобы предупредить ее об опасности. Но что, если она уже прошла инициацию и даже заговорить с ней будет преступным святотатством?

Если нас арестует сейчас как бродяг городская стража, нас от души выпорют и вышвырнут за городские ворота или, скорее, снова закуют в цепи и пошлют укреплять стены.

Но если нас поймают в храме Майаны, сбудутся самые худшие опасения Ториана. Рано или поздно нас, конечно, сдадут городской страже, но не раньше, чем лишат мужского достоинства. Я и сам наслышался историй про тупые ножи, раскаленное железо, чтобы останавливать кровь, и истории еще более страшные, где все делалось ногтями… Большинство умирает от боли, и таким еще, можно сказать, повезло.

И что должен здесь делать я? Зачем мне была показана эта странная ночная сцена: человек, отдающий свою дочь в жрицы против ее воли? Если я не найду повод для пребывания здесь, Ториан посмеется надо мной и обзовет меня сумасшедшим. Мне отчаянно необходимо было уснуть и увидеть сон.

Для разнообразия Ториан откинулся назад и воздел руки к небу.

– Услышь мою молитву, о святой… – Он осекся и пригляделся повнимательнее. – Рош? – прошептал он, прочитав имя на постаменте. – Этого бога зовут Рош. Кто такой Рош?

Он склонился к земле, а я выпрямился, воздев руки. Это улучшало кровообращение и к тому же выглядело убедительнее.

– Рош – бог истории, приливов и – иногда – памяти.

Я склонился, и Ториан выпрямился.

– Зачем приливам свой бог? – спросил он. – Бог – для того лишь, чтобы толкать воду туда-сюда?

– Не богохульствуй, – шепнул я.

Неожиданно Ториан вскочил и громко, с присвистом выдохнул. Потом выхватил факел у меня из руки и поднял его к лицу бога.

Я тоже встал, глядя на лицо изваяния. Высеченный из старого, выветренного гранита, Рош – симпатичный юнец, обнаженный, почти безбородый – загадочно улыбался нам со своего постамента. В мерцающем свете факела губы его, казалось, шевелились, отчего улыбка казалась еще шире. Я чуть было не поверил, что он вот-вот поднимет руку в приветствии.

Ториан снова рухнул на колени, кланяясь до земли. Только теперь он кланялся мне.

Я тоже опустился на колени. Ториан все прижимался лицом к булыжнику. Я задумчиво потеребил бороду.

– Это просто совпадение, – сказал я. – Так, случайное сходство.

Ториан не ответил. Я отчетливо слышал, как стучат его зубы.

– Я человек. Омар, меняла историй. Не Рош, не бог.

Ториан медленно выпрямился и посмотрел на меня. Снова глаза его горели двумя маленькими факелами. Скулы над бородой побелели.

– Можешь поклясться, что ты смертей?

– Насколько мне известно, смертей. Я не знаю точно, так как доказать это смогу, только когда умру.

– Сколько тебе лет?

– Ах! Трудный вопрос. Я сам сбился со счета. Больше, чем кажется, во всяком случае. Думаю, боги хранят меня в благодарность за то, что я бываю им полезен. Но я дышу, и потею, и ем, и испражняюсь, как любой человек, и плету небылицы девушкам. – Я улыбнулся ему как можно более естественно, ибо мне было действительно жаль его. – Я трушу, и хвораю, и терпеть не могу брокколи. Это просто случайное сходство. Освещение тут плохое.

– Так ты клянешься, что ты смертный?

– Чтоб Морфит отверг мою душу, если вру! – Конечно, не самая убедительная клятва: будь я бессмертен, Морфит не имел бы надо мной никакой власти.

Похоже, Ториан не заметил противоречия; он протянул руку словно для пожатия. Я принял ее. Он сжал мне кисть. Наверное, такой хваткой он мог крошить кирпичи. По лицу у меня струился пот, и я закусил губу, пытаясь удержаться от крика боли. В конце концов я негромко взвыл. Только тогда он отпустил меня.