Веспасия сидела в своей личной маленькой гостиной – не парадной, для светских визитеров, довольно скромно обставленной: всего три стула, обитых гобеленом и с прекрасной резьбой. На полу в пятне солнечного света нежилась бело-черная собака с густой шерстью. По виду она напоминала помесь гончей и колли, причем в ее морде было что-то от спаниеля. Собака была в высшей степени умна, худа, создана для бега – но с неправильным окрасом. При виде Шарлотты она завиляла длинным хвостом и подвинулась поближе к Веспасии.

– Не обращай внимания на Уиллоу, она не кусается, к тому же совершенная дурочка. У лесничего Мартина сбежала сука – и вот результат. Ни рыба ни мясо и даже не селедка. А они-то думали, что получат выводок хороших, красивых собак… Говорят, сука после своего морального падения сошла с ума. Конечно, это бред собачий, но что поделаешь: люди всегда верят разным глупостям. – Веспасия ласково потрепала собаку по голове. – Обожает пачкаться в каждой первой луже и прыгает, словно кролик.

Шарлотта нагнулась и поцеловала тетушку в щеку.

– Ладно, садись, – приказала Веспасия. – Полагаю, раз ты явилась без предупреждения, да еще и в самый неурочный час, стало быть, собираешься сообщить нечто необыкновенное… – Она с предвкушением поглядела на Шарлотту. – Что случилось? Надеюсь, ничего трагичного?

– О, – замялась Шарлотта, – для тех, с кем это приключилось, событие трагично.

– Новое дело? – Светло-серые, серебристого оттенка глаза Веспасии под высокими дугами бровей смотрели очень ясно и проницательно. – Ты собираешься вмешаться, и тебе требуется моя помощь.

Она улыбалась, но сознавала, что каким бы странным и загадочным ни было дело, дошедшее до суда, оно всегда означает для кого-то страх и боль, а возможно даже, трагедию всей жизни. После случайности, заставившей ее познакомиться с Томасом Питтом, Веспасия узнала мрачную сторону жизни, бедность и отчаяние, которых не представляла ранее, вращаясь в блестящем светском обществе, и не встречала во время своих политических крестовых походов, которым отдавала столько сил и энергии. Ее личная способность сочувствовать и негодовать с тех пор очень развилась.

Но обе женщины понимали все это без слов. Слишком многое они уже разделили друг с другом, чтобы нуждаться в подобных пояснениях.

Шарлотта села и, когда Уиллоу подошла к ней, деликатно пофыркивая и виляя хвостом, рассеянно потрепала ее мягкую холку.

– Судья Стаффорд, – начала она, – по крайней мере, наполовину…

– Вот как? – невозмутимо вставила Веспасия. – Ты наполовину обеспокоена его смертью? В некрологе говорится, что он внезапно скончался в театре. На романтической пьесе, последнем и довольно банальном для такого блестящего судьи зрелище. Бедняга. Теперь, когда я об этом думаю, не могу не заметить, что его кончина в некрологе никак не комментировалась.

– Значит, будет, – сухо отозвалась Шарлотта. – В его виски была добавлена опиумная настойка.

– Господи боже! – В высшей степени утонченное и умное лицо Веспасии выразило причудливую смесь эмоций. – Полагаю, это не было случайностью или продиктовано собственным намерением?

– Это не было случайностью. Что за случайность могла бы привести к такому исходу? И, полагаю, никто не считает причиной смерти самоубийство.

– Никто и не может так считать, – согласилась Веспасия. – Люди, подобные Сэмюэлу Стаффорду, не склонны совершать самоубийства… Мы, конечно, вряд ли должны осуждать людей, сводящих счеты с жизнью, но все же это очень серьезное нарушение заповедей и людских законов; всем известно, что самоубийц хоронят лишь в неосвященной земле и на Страшном суде они понесут за сей грех наказание – так, во всяком случае, считают. – Внезапно ее лицо исказилось от гнева и жалости. – Я знала несчастных девушек, которые в отчаянии наложили было на себя руки, но их спасли – только затем, чтобы в наказание повесить… Да простит нас Бог. Есть ли хоть малейшее основание предполагать, что Сэмюэл Стаффорд сам покончил с собой?

Шарлотта моргнула и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Нет и быть не может. Существует несколько причин, по которым не один человек желал бы видеть его в гробу.

– Невероятно. Кто же? Неужели из-за такой скучнейшей и банальнейшей вещи, как деньги?

– Никогда и ни за что. Но, говорят, у его жены любовная связь, и она либо ее любовник могли желать судье смерти. И у обоих была возможность подлить ему в тот день яд во фляжку с виски. Но дело, которое привело меня к вам, гораздо мрачнее.

Глаза Веспасии расширились.

– Неужели? По-моему, то, что ты рассказала, уже достаточно мрачно. Наверное, ты хочешь знать, знакома ли я с миссис Стаффорд? Нет, не знакома.

– Но… может быть, вы знаете кого-нибудь из тех, кто имел отношение к Кингсли Блейну?

С минуту Веспасия очень напряженно и сосредоточенно обдумывала вопрос.

– Нет, боюсь, имя Блейна мне ничего не говорит, – наконец ответила она с явным разочарованием.

– А Годмена? – сделала Шарлотта последнюю попытку, хотя и не надеялась, что Веспасия могла быть знакома с Аароном Годменом, разве что видела его имя в газетных заголовках.

Веспасия нахмурилась, смысл вопроса доходил до нее медленно.

– Шарлотта, дорогая моя, не имеешь ли ты в виду то отвратительное убийство на Фэрриерс-лейн? Но какое отношение, ради всего святого, смерть судьи Стаффорда в театре два дня назад может иметь к тому делу? Ведь оно было закончено в восемьдесят четвертом году.

– Нет, оно не было закончено, – ответила Шарлотта очень тихо. – По крайней мере, очевидно, что мистер Стаффорд снова начал им заниматься.

Веспасия нахмурилась еще больше.

– Что ты хочешь сказать этим «очевидно»?

– Существуют разные мнения, – объяснила Шарлотта, – но совершенно бесспорно, что в день его смерти к нему приходила Тамар Маколи, сестра Годмена, а после ее ухода мистер Стаффорд отправился к Адольфусу Прайсу – адвокату, который тогда выступал в качестве консультанта-обвинителя, – а потом нанес визит судье Ливси, тоже члену Апелляционного суда, который вместе с ним выносил окончательное решение по тому делу. Заходил он также к Девлину О’Нилу и Джошуа Филдингу. Двое последних проходили по делу как подозреваемые.

– Силы небесные! – Теперь лицо Веспасии выражало лишь напряженное внимание, на нем не осталось и следа праздного любопытства или недоверия. – Так в чем же проблема?

– Вопрос в том, намеревался ли он пересмотреть дело или же еще раз доказать – с новыми свидетельствами, – что вынесенный приговор был совершенно справедлив.

– Понимаю, – кивнула Веспасия. – Теперь я ясно понимаю, почему возникли предположения относительно тех, кому не хотелось, чтобы он пересматривал дело. А также о том – а иначе быть не могло, – кому потребовалось устранить источник беспокойства, убив судью, в случае если бы он не захотел отказаться от пересмотра. Все теперь ясно.