Это было второе роковое обстоятельство, наложившееся на первое — обломок электрода, из-за которого надо было вторично поднимать многотонную крышку реактора.

Утро «чёрной субботы» — 10 августа 1985 года — выдалось пасмурное и дождливое: «скоро осень, за окнами август…»

«Крышку поднимали носовым краном плавмастерской, — свидетельствует капитан 2-го ранга Валерий Захар. — В организации работ были сделаны грубейшие нарушения ядерной безопасности. В суете команду „Атом“, как это должно делаться при проведении „операции № 1“, по кораблю не объявили. При монтаже устройства сухого подрыва не закрепили стопор удержания компенсирующей решётки. Установке стопора мешала кница в выгородке реакторного отсека. Её надо было срезать газорезкой. Этого не сделали.

Подъёмное устройство, называемое благодаря своему внешнему виду „крестовиком“, не отцентровали с гидроподъемниками и вместо жёсткой сцепки взяли крышку стропами».

Бывший командующий 4-й флотилией атомных подводных лодок вице-адмирал Виктор Храмцов:

— Итак, одиннадцать офицеров перегрузочной команды сняли крепления с крышки реактора, и кран плавучей мастерской начал поднимать её. Офицеры рассчитали расстояние, на которое кран мог поднять крышку так, чтобы не началась цепная реакция. Но они не знали, что вместе с крышкой вверх пошла компенсирующая решётка и остальные поглотители. Создалась критическая ситуация! Дальнейший ход событий зависел от малейшей случайности. И она произошла, не зря говорят: дьявол сидит в мелочах. Крышка с компенсирующей решёткой и поглотителями висела на кране плавмастерской, которая могла качнуться в ту или иную сторону и таким образом ещё более поднять крышку на пусковой уровень или опустить. Как раз в этот момент с моря подошёл торпедолов и на скорости в 11–12 узлов прошёл по бухте Чажма. От торпедолова пошла волна. Она качнула плавмастерскую с краном. Крышка реактора была вздёрнута со всей системой поглотителей на ещё большую высоту, и реактор вышел на пусковой уровень. Произошла цепная реакция. Выделилось огромное количество энергии, мощный выброс выметнул всё, что было в реакторе, над ним и рядом с ним. Перегрузочный домик сгорел и испарился. Сгорели в этой вспышке и офицеры-перегрузчики… Кран на плавмастерской вырвало и выбросило в бухту. Крышка реактора весом в 12 тонн вылетела (по свидетельствам очевидцев) вертикально вверх на высоту полтора километра и снова рухнула вниз на реактор. Потом она свалилась на борт, разорвав корпус ниже ватерлинии. Вода из бухты хлынула в реакторный отсек. Всё, что было выброшено в момент взрыва, легло на К-431, К-42, плавучую мастерскую, дозиметрическое судно, акваторию бухты, пирсы, завод, сопки. Ветер был со стороны бухты на завод. В считанные минуты всё вокруг аварийной лодки, всё, попавшее в след выпадения осадков, стало радиоактивным. Уровни гамма-излучения в десятки, сотни раз превышали санитарную норму. Это произошло в 12 часов 5 минут 10 августа 1985 года.

За своё попустительство, за свои ошибки офицеры-перегрузчики заплатили самой страшной ценой — собственной жизнью. О мёртвых — либо хорошее, либо ничего.

За несколько минут до взрыва врио командира плавмастерской капитан 3-го ранга Сторчак спустился в подпалубные помещения проверить, как идёт большая субботняя приборка — время подходило к обеду. Именно там — в низах ПМ-133 — он и услышал роковой взрыв. Плавмастерскую резко качнуло и так накренило, что у многих мелькнула мысль, что крен превысил угол заката. Но плавмастерская всё-таки вернулась на ровный киль, а потом покатилась на другой борт. По натянутым нервам резанул трезвон аварийной тревоги. Капитан 3-го ранга Сторчак выскочил на палубу. Первое, что он увидел — клубы чёрного дыма, валившие из огненного кратера за рубкой атомарины — оттуда, где только что стоял домик «Зима», где работали люди. Длинные нити чёрной копоти медленно кружились в воздухе. Матрос-узбек, вцепившийся в леер, испуганно кричал, глядя на палубу: «Ноуга! Ноуга!» Сторчак перехватил его взгляд и увидел чью-то оторванную окровавленную ногу. Повсюду валялись куски решётки ядерного реактора, и только теперь стало ясно, что произошёл тепловой взрыв, а значит, из разверстого чрева подраненной лодки бьют смертельные лучи немереной радиации.

Сторчак принял на себя командование пунктом перегрузки. Он бросился на ГКП — главный командный пост — и тут же получил доклад от начальника службы радиационной безопасности лейтенанта Молчанова, что все измерительные приборы зашкаливают. Только потом, спустя несколько суток удалось установить мощность дозы излучения во время взрыва по золотому кольцу, снятому с руки одного из погибших офицеров. Исследование показало, что в момент взрыва излучение достигло 90 тысяч рентген в час.

В довершение ко всему из отсека-хранилища ТВЭЛов огорошили сообщением о сквозной пробоине борта плавмастерской. Пробоину нанёс острый рваный край развороченного корпуса атомарины, но, по счастью, выше ватерлинии. Сторчак ещё не успел отдать никаких приказаний, но командир трюмно-котельной группы старший лейтенант Сергей Ильюхин, повинуясь сигналу «Аварийная тревога», уже бросил своих бойцов на тушение пожара, полыхавшего в реакторном отсеке злосчастной атомарины. Пенные струи били в огнедышащий зев, не принося особого результата. Пожар в отсеке бушевал неукротимо.

В распоряжении Сторчака находились четыре офицера, два мичмана и шестьдесят матросов. Он прекрасно понимал, что со стороны аварийного отсека идёт жёсткое радиоактивное излучение. В эти гибельные минуты он сумел поберечь молодых матросов от воздействия радиации. Отправил двадцать пять перегрузчиков на берег. Опыта борьбы за живучесть у них было маловато и особого толку от их присутствия на плавмастерской не было. Поняли ли они, что командир ПМ-133 спас не только их, но и их будущих детей, их будущие семьи от генетических уродств, от неизлечимых болезней? Возможно, с годами и поняли, а кое-кто даже выбрал капитана 3-го ранга Валерия Сторчака в заочные крёстные отцы своих детей. Но тогда об этом никто не думал. Оставшихся матросов Сторчак распределил по сменам, которые возглавили старший лейтенант Сергей Ильюхин и мичманы Евгений Ларионов и Юрий Кужельный. Всего на несколько минут вбегали моряки в опасную зону, из стволов ранцевых пеномётов они били в жерло огненной топки, в которую превратился шестой отсек К-431, пытаясь сбить пламя, лишить его кислорода. Но пена вскоре кончилась, и горящий отсек пришлось заливать через гидранты забортной водой. Пока одни глушили огонь, другие собирали с залитой кровью палубы куски тел, складывали их в прорезиненные мешки. Когда кончалось отмеренное Сторчаком время безопасного пребывания в зоне облучения, моряки быстро менялись, и те, кто получил очередную дозу, бежали укрываться в относительно безопасное место — в кормовой трюм за цистерну пресной воды. Там же аварийщиков переодевали в чистые робы, благо на плавмастерской был некий запас рабочей одежды.

Битва за спасение К-431 продолжалась свыше полутора часов. Потом из бухты Стрелок подошёл спасатель «Машук» и отвёл ПМ-133 из Чажмы к острову Путятина. Двое суток они смывали с палубы и надстроек плавмастерской радиоактивную грязь, пока их не сменил резервный экипаж.