Вертолет резко поменял курс, и он инстинктивно вцепился в спинку сиденья пилота. Симо тонко улыбнулся.

— Нервничаем, мистер Беннетт?

Беннетт вытер липкие от пота руки о брюки.

— На вашем месте я бы не сидел так близко ко мне. Если меня вырвет, а рвет меня в полете очень часто, я все вокруг забрызгаю. Просто удивительно, сколько в человеке помещается жидкости. И не только…

Симо брезгливо скривился и отодвинулся подальше. Для бедного Беннетта это был единственный приятный момент за все время полета.

* * *

Они зависли над освещенной посадочной площадкой, глядя, как кивают и качаются внизу кипарисы под напором ветра, поднимаемого пропеллерами. Вертолет стал плавно снижаться, пока не приземлился на лужайку так мягко и деликатно, как птичка садится на насиженное яйцо. Пригибаясь от порывов ветра, Симо и Беннетт прошли через сад и террасу к задней части дома. Стеклянная панель отъехала в сторону. По стоял перед камином, держа в одной руке пульт дистанционного управления, а в другой — незажженную сигару.

Беннетт услышал за своей спиной звук закрывающейся панели, кивнул По и проследовал к креслу за указующей сигарой. Симо сел неподалеку и застыл, как каменное изваяние.

— Что же, мистер Беннетт, вы сели прямо в лужу. Нет, скорее даже в кучу дерьма, согласны? — По нагнулся, вынул из камина зажженную лучину и стал неторопливо раскуривать сигару, дожидаясь, пока огонек на ее конце не замерцал ровным багровым светом. — Я вами не доволен. Пока что вы проявили себя с самой нелицеприятной стороны.

Беннетт глубоко вздохнул:

— Послушайте, мне очень жаль, что все так получилось, но как я уже говорил…

По сделал предупреждающий жест.

— Оставьте при себе свои извинения. Симо передал мне все, что вы ему рассказали. Однако меня интересует еще одна маленькая деталь — вы уверены, что люди, которые забрали кейс, не видели вас в лицо? — Он впился холодными, прищуренными глазами в лицо Беннетта.

Тот передернул плечами и махнул рукой, разгоняя клубы серовато-синего дыма.

— Да нет, откуда? Они ушли по крайней мере за десять минут до того, как я вернулся.

— Уверены? Ну ладно, это хоть маленькое, но все же утешение. — По сел и скрестил ноги, блики света играли на полированном носке его изящной туфли. — Так-так. Если все обстоит, как вы сказали, вам наверняка будет приятно узнать, что ваша служба продолжается. Пока. И по слегка измененным условиям. Ну что, вы рады?

— Ну да, наверное. Я имею в виду, конечно, я очень рад. Это было бы превосходно.

— Прекрасно. — В первый раз за время их встречи По позволил себе улыбнуться. — Я знаю по опыту, что люди работают гораздо лучше, если делают это с охотой, если вкладывают в работу свою душу. Да, интерес к работе — это мотивация, которая ничем не хуже денег. Хотя, безусловно, главной мотивацией человека все равно остается страх. — Он опять улыбнулся и сделал затяжку. — Но простите меня, я совершенно забыл о манерах. Прошу вас, налейте себе выпить, а затем обсудим детали.

Беннетт щедро плеснул себе скотча в широкую рюмку и выпил залпом. Фу-у-у, пронесло, подумал он, могло быть значительно хуже. По крайней мере из вертолета его не выбросили, да и По вроде бы не так сильно сердится. Наверное, радоваться было рано, однако виски помог расслабиться, особенно когда горячащий напиток прошел по пищеводу и разлился по стенкам желудка. Беннетт налил себе еще, наклонился к По и приготовился слушать.

— Мне кажется, что я уже упоминал о своем интересе к трюфелям. Не только из-за их удивительного вкуса, но во многом также из-за таинственной атмосферы, которая окружает это явление природы. Все эти тайны и интриги, непредсказуемость рынка, безумные цены, мошенничество и обманы — мне всегда было так интересно! — По с таким смаком произносил слова, как будто уже в них чувствовался вкус трюфелей. — Конечно, самое главное в этой истории то, что человек так и не смог подчинить себе эти удивительные создания — ведь трюфели в неволе не размножаются. Поверьте, немало французов положило свои жизни на то, чтобы это наконец-то случилось, и не только простые фермеры, существовали даже государственные программы.

По помедлил, чтобы взять бокал из рук Симо, а Беннетт вспомнил записки, которые он видел в квартире в Монако. Да, ясно, что По серьезно увлечен идеей выращивания трюфелей, но Беннетт никак не мог представить его себе в образе «фермера По» — с грязью под ногтями, в заляпанных сапогах, выковыривающем из-под земли свои сокровища. Он даже улыбнулся от такой картины.

— А что смешного в том, что я говорю, мистер Беннетт?

— О, я просто представил себе, как вы бродите по лесу с палкой и свиньей на поводке, собирая трюфели, — довольно забавная получилась картинка.

По поднял брови.

— Боже, что это вам в голову взбрело. Я попрошу вас умерить пыл своего воображения и свою смешливость заодно и выслушать меня со всей внимательностью. — Он взглянул на потолок, а его голос приобрел размеренность и монотонность профессора, читающего лекцию студенческой аудитории. — Несколько лет назад я наткнулся на труд одного необыкновенно одаренного ученого. Этот ученый-экспериментатор в области сельского хозяйства обладал потрясающим талантом, интуицией и знанием, однако, как водится у гениев, был довольно высокомерен и начисто лишен дипломатических способностей. Не «командная личность», одним словом. В результате он поссорился со всеми, с кем только можно было, включая важных шишек из Министерства сельского хозяйства, и его прогнали с поста. Когда я его повстречал, он был безработным, нищим и горько обиженным на жизнь. Он считал, что его подсидели, что его научные работы игнорировали из зависти, что некомпетентные министерские крысы нарочно зарезали его изыскания. Что же, такое случается сплошь и рядом.

По выдохнул кольцо дыма и задумчиво проследил путь дымного нимба к потолку.

— Вот тогда-то мой интерес к трюфелям в корне изменился. Я уже больше не рассматривал их как вожделенное блюдо, но стал думать, каким образом их можно использовать в качестве бизнеса. Потому что, мистер Беннетт, наш маленький ученый друг утверждал, что он стоит на пороге разгадки культивирования трюфелей, что он разработал некое химическое соединение, назовем его сывороткой, которая будет гарантировать стабильный рост Tuber melanosorum. Конечно, и почвы, и сорта деревьев, и погодные условия тоже имеют большое значение, но их достаточно просто обеспечить. Во Франции есть огромные территории, удовлетворяющие всем необходимым требованиям.

Беннетт, чувствуя себя студентом-двоечником, поднял руку:

— Простите, как вы это назвали? Tuber?..

— Melanosorum. Черный трюфель. Он также известен, кстати вполне незаслуженно, как «трюфель Перигор». А здесь, в Провансе, его называют rabasse. Он растет в диких условиях, — до сих пор рос так, по крайней мере, — преимущественно под корнями каштанов и дубов. И он обладает гетеротрофными свойствами.