Несколько дней уже, а может и всю неделю я был здесь, в этом тесном трюме, пытаясь придумать, что делать. Всего два дня мне понадобилось на то, чтобы осознать, что ничего сделать нельзя, а значит не было смысла лишний раз напрягать свой мозг и волноваться сверх меры. Когда до меня это дошло, я большую часть времени просто спал, что, определенно, было неправильно, но я был несколько подавлен, не понимал, что делать и, до поры до времени, старался ни о чем не думать. Было странно, что я так быстро позволил себе сдаться, но без своих друзей я просто не представлял дальнейших своих действий, положившись на случай и что мне снова повезет вырваться, как только окажусь снаружи. Но все изменилось около двух дней назад, когда меня вдруг одолела бессонница.

В тот день я лежал и тупо пялился в потолок (или в пол, ведь для тех, кто выше, это был пол:) и думал. Хотя нет. Вряд ли тогда в моей голове были мысли. Так или иначе, я не мог уснуть, как вдруг люк снова отворился. Из него не шел свет, но вниз почти кубарем влетел кто-то. Я вздрогнул от неожиданности, но подниматься не спешил. Вошедшим, или же все-таки упавшим по лестнице сюда была маленькая фигурка, худая и грязная, в потрепанной одежде, что висела на ней мешком. Я пригляделся, упавшим оказался ребенок, девочка лет десяти с темно-каштановыми волосами до плеч, длинной челкой до самых глаз, она была больше похожа на мальчика.

Девчушка утерла нос рукавом, поднялась и тихо, на цыпочках, также не поднимая на меня глаз, попыталась пройти к левой от меня стене, где между бочками лежала кучка соломы. Раньше я не обращал на это внимания, а девчушку увидел только сейчас. Внезапно она поняла, что я с любопытством изучаю ее взглядом. Застыв, она в немом ужасе попятилась обратно к двери, стараясь не смотреть на меня. Я присел, но продолжал молчать. Она растерялась и стояла, не зная, что делать, видно ее тоже запугали этими глупыми рассказами.

— Хей, — окликнул я ее.

Она вздрогнула еще раз и замерла от страха.

— Не бойся, малая, не кусаюсь, — постарался я говорить, как можно мягче, улыбаясь. — Не слушай ты этих олухов, что бы ты не слышала от них обо мне, все это чушь. Не бойся, проходи.

Помявшись некоторое время, она сделала несколько шагов, как вдруг ее живот ну очень громко заурчал. Это ввело в шок и меня, и ее, отчего мы некоторое время молчали, а разрядить паузу пришлось мне:

— Оу, вот это голос! — воскликнул я, пытаясь вызвать у нее хотя бы улыбку. — Я и не знал, что ты умеешь так петь!

Особой реакции шутка на нее не произвела, но уголки рта все-таки один раз дернулись вверх. Я убрал кусок плотного картона, которым накрывал чашку — тогда я не смог съесть много и решил просто оставить это, пока не проголодаюсь. Я протянул девчушке свою чашку и немного хлеба, насколько позволяли наручники.

— На, поешь, все равно завтра выбросить придется.

Она снова глянула на меня, но уже с удивлением.

— На брось, я прикован к этой стене, меня не стоит бояться, — уверял я ее. — Я тут такой же пленник, как и ты. Я ведь правильно понимаю, что ты здесь не по своей воле, а, малая?

Девчушка подползла и медленно, аккуратно взяла чашку, которая оказалась для нее просто огромной. Она все-таки решилась, ела быстро, жадно, но сдержанно. А я думал, каким ветром этого ребенка занесло на пиратский корабль. Я слышал, что во многих измерениях, где было достаточно развито мореплавание и не слишком развита цивилизация, пираты частенько нападали на какие-нибудь города и селения на берегу, грабили и уводили в плен жителей, продавая их в рабство где-нибудь в другом месте. Смотря на щуплое, слабое тело девчушки любой понял бы, что ее такую никто, видимо, не захотел покупать, кому нужен бесполезный болезненный ребенок, на которого только больше трат будет, чем пользы. Видимо ее оставили для черных работ по кораблю, мало кто хочет драить палубу, когда есть кого заставить это делать. И как оказалось позже, мои предположения оказались верны, крайне неприятно верны.

Доев, девчушка вернула мне посуду и в знак благодарности сложила ладони, пытаясь изобразить что-то вроде поклона, но не смогла удержаться. Мне пришлось подхватить ее, чтобы ее лоб не встретился с деревянными досками.

— Слушай, давай без этого, — предложил я. — Я могу не успеть поймать тебя в следующий раз. Хей, что за кислое лицо? Скажи-ка, как тебя зовут?

Девчушка замялась, грустно смотря на меня, она словно пыталась что-то понять во мне. Я улыбнулся и потрепал ее по голове. Сняв и передав ей плащ, я отправил ее спать. Упрашивать не пришлось, она заснула практически мгновенно, даже завидно было, мне бы так уметь. Постепенно я и сам погружался в забытье, приказывая своим внутренним часам поднять тело как можно раньше: хотелось попробовать поговорить с нежданным соседом, так или иначе, это было лучше, чем просто круглые сутки торчать, соблюдая вынужденный обет молчания.

* * *

На утро что-то во мне вздрогнуло и забилось, будто в испуге. Организм справился со своей задачей — в одном единственном маленьком оконце-иллюминаторе еще было темно, сквозь запотевшее и грязное толстое стекло можно было даже разглядеть звезды и гладь мутноватой воды.

Малая (я решил называть ее именно так, пока не узнаю имени) тихо, но беспокойно сопела на своей подстилке. Она закуталась в плащ и, казалось, вовсе не сдвинулась с места за всю ночь. Я сел, прислонившись к стене и стал ждать, размышляя о том, какое у этого ребенка могло быть прошлое. Внезапно вспомнился тот парнишка с Базара — Озу, кажется так его звали. Эти двое оказались очень похожи друг на друга, как только я задумался об этом и представил их рядом. Лица невероятно схожи, словно у брата и сестры: маленький нос, большие глаза, хрупкие и истощенные телом, но все еще светлые духом. Только у парнишки волосы были другого света и гораздо короче. С ними двумя жизнь обошлась жестко, но малой досталось, конечно, сильнее. Сам того не замечая, я стал приходить в гнев, и чем больше думал обо всем этом, тем сильнее злился. Поймав себя на мыслях о том, что бы я сделал с этими мерзавцами, для которых даже ребенок не больше чем вещь, сам себе ужаснулся. В срочном порядке