В свое время там было сделано все по уму. Например, поставлено первое CC-TV. Сейчас все записывается и транслируется, и это нормально, раньше представить было невозможно, что может работать столько камер, выводится «картинка» на один большой экран. Все записывалось, анализировалось, использовался электронный хронометраж. Трасса была довольно короткая, разбита не на 3, а на 15 секторов, причем там были прямые, разнообразные повороты. По большому счету, «Феррари» шла с заметным опережением конкурентов, но никаких результатов это не давало. Результаты в то время давала электроника. Она была разрешена: все эти активные подвески, которые «Уильямс» начал использовать в 91-м, а в 92-м они принесли ему титул. Но конкуренты тоже не стояли на месте. В 94-м году «Бенеттон» обладал абсолютным оружием, но еще раз повторюсь: у них был один-единственный человек, который должен был это оружие использовать, – Михаэль Шумахер. Лехто попадает в аварию, на его место приходит совсем молодой Йос Ферстаппен. Не такой юный, как его сын Макс, из-за которого даже регламент меняли, чтобы запретить дебютировать до 18 лет в Формуле-1. Но и Йос тоже был совершенно зеленый. Один из протеже Флавио Бриатторе, поэтому он и оказался в Формуле-1. Ему было тяжело. Шумахер легко бы справился и с Лехто, а с Ферстапенном он справился вдвойне легко.

По большому счету, это была команда Шумахера. Он заматерел, вошел во вкус. Ему было 25 лет, причем день рождения у него в январе. Но тогда не так рано начинали выступать в гонках. Случалось – например, в 70-е один из братьев Родригес дебютировал в 19 лет. Но это не было тенденцией, как сейчас. Всплески бывали всегда, но тогда позже начинали картинг, дольше сидели в промежуточных категориях.

Сенна, казалось бы, однозначный фаворит: то, что в 93-м Прост выиграл не так легко против Айртона, списали на то, что Ален был уже немолод, год пропустил. А уж сейчас Сенна на новом «Уильямсе» покажет, смотреть чемпионат будет неинтересно, 16 побед из 16. Чего только не довелось читать перед тем сезоном! Я уже жил в Монако. Если начинали с недостатка информации, то теперь был ее переизбыток. Деньги, которые у меня были, тратились на журналы и книги о Формуле-1. Я с утра до вечера читал все, что находил, к тому же мог вживую общаться с теми, кто работал в гонках. Многое из того, что слышал тогда о внутренней кухне, до сих пор не могу повторить, потому что доказать это никак невозможно, а в суд на тебя могут подать очень легко.

Так или иначе, общее настроение болельщиков было перед началом сезона пессимистичным. Кроме личных фанатов Сенны, но и они хотели, чтобы он победил красиво. Но тут просто говорили – Хилл ему не конкурент, а все остальные на другом уровне. Еще раз повторюсь – «Макларен» с мотором «Пежо». Да, «Феррари» идет наверх, но очень медленно. А вот «Бенеттон» оказался гораздо выше, чем в 92-м и 93-м: там по одной победе, а здесь…

Сезон начинается в Бразилии. Впервые я отправился за пределы Европы на гонки. Первый раз я так далеко оказался в четыре года: мой папа был преподавателем химии, и его отправили работать в университет Анголы. 1978 год, в этой стране только победила революция, и молодого студента-химика послали делиться с нашими ангольскими друзьями знаниями. Мама меня опекала от змей, скорпионов, мух «цеце», огромных пауков – и все это не шутки. Более того, какие-то боевики стреляли из пулеметов по ночам. В качестве игрушек были гильзы от пулеметов. Для 4-летнего ребенка – самое оно. Моя мама потом рассказывала, что она чуть не поседела. А когда мы летели на Ил-62 обратно с промежуточной посадкой, на борту оказались какие-то моряки, которые крепко выпили и начали раскачивать самолет. В общем – кому все весело и романтика, а кому сплошная головная боль. В Африке я был потом только уже во взрослом возрасте – довелось туристом побывать в Марокко. А на Гран-при ЮАР ни разу не был – все жду, вернется эта гонка или нет в Кьялами.

В тот момент у меня были серьезные разногласия с РТР. Поскольку я жил и работал в Монако, то весь 93-й год все программы, которые я делал для российского телевидения, переозвучивались другим голосом. Разногласия были лично со мной: руководство считало, что не очень корректно, что я работаю за рубежом. Одним словом, все, что я делал каждую неделю – 30-минутную программу, – мой наговор стирался и озвучивался мой же текст другими ведущими. Я их всех прекрасно знал, со всеми дружил, они извинялись – мол, что они могут поделать, такое распоряжение руководства. Так что в 93-м году я жил в Монако, ездил на гонки, но не комментировал, до эфира не допускался.

Перед стартом сезона-94 был прислан факс, с помощью которого можно было сделать визы в Бразилию. Там было две фамилия – Ческидова и моя. Факс прислали на Шаболовку и мне домой. Мы по раздельности сделали эти визы, причем еще надо было вакцинацию пройти – какие-то две прививки, которые на самом деле нужны были, если собираешься жить в Амазонии, в диких племенах. Получил визу и оказался на одном рейсе с Ческидовым: летим с пересадкой через Париж в Сан-Пауло. И в Париже на пересадке Ческидов мне говорит: наше руководство решило, что не будет за тебя отвечать. И они предупредили посольство Бразилии: если что – ты никакого отношения к нам не имеешь. Я был настолько удивлен. Я сказал: «Сергей Юрьевич, ну что за мышиная возня? Это же просто некрасиво». И, видимо, в первый раз он увидел ситуацию под таким углом и ничего не ответил. Все это было странно и удивительно для меня.

Но самое интересное, что был договор, согласно которому комментировать должен был и я. За полчаса до начала трансляции мне Ческидов сказал: «Руководство дало установку – ты ни в коем случае комментировать не должен. Но если хочешь, можешь сходить в боксы, узнать, почему сошел тот или иной пилот, и я это расскажу в эфире». Я, естественно, сказал, что попробую помочь. Как назло тут же сгорело «Пежо», и поскольку я с ними со всеми общался, то мне удалось все узнать. Но в глубине души был шокирован, потому что летел на другой конец света, готовился, надеялся прокомментировать эту гонку. Вот эти политические моменты – раз я живу за границей, значит, недостоин того, чтобы комментировать на российском телевидении, – это мне было не очень понятно. Забавно, что ничего не меняется – гораздо позже через подобные тернии пробивались уже другие. Я-то был авторитетом, а они нет…

Самое любопытное, что, когда я уезжал работать за границу, настолько любил Формулу-1 и так к ней стремился, что у меня не хватило ума спросить у фирмы САМИПА, на каких условиях я буду работать, сколько мне будут платить. Я дружил с ребятами из «Спартака», они, конечно, дружили с ребятами из ЦСКА, «Динамо», «Крыльев Советов», и те, кто уехал в НХЛ, проблем не знали: миллион долларов, вилла, две машины. И в моем детском представлении бытовой вопрос не существовал: если ты отправляешься на Запад, ты будешь ездить на гонки. А что еще нужно парню? Когда я получил свои три копейки, это было ровно то, что я заслуживал. Это был очень хороший урок, но самое плохое, что я его не усвоил до сих пор, даже в 43 года я наступаю раз за разом на одни и те же грабли. Но я очень счастливый человек: полно людей, у которых много денег, но любят они не то, чем зарабатывают.

Мои первые ощущения от 94-го года – потрясающие. До этого я был только в Европе – разная степень богатства, и даже Венгрия была приблизительно на том же уровне, что и Германия. А Бразилия была страной контрастов. Реально, начиная от дико жаркого воздуха в аэропорту. Март, мы из прохлады – а там жара и влажность. Гигантский город, нищий, фавеллы, все краски мира, которые могли сойтись, сошлись здесь. И на этом фоне показная религиозность Сенны, вертолеты, на которых он летит над собственным городом, люди на него буквально молятся. Эти несколько вещей я запомнил на всю жизнь и до сих пор от них не отошел. Сейчас все чуть-чуть нивелировалось. Был там в конце 2015-го – все уже совсем не так: бедные – чуть менее бедные, богатые – чуть менее богатые, краски – чуть менее краски… То ли возраст берет свое, то ли Бразилия стала чуть ближе к Европе, а Европа – чуть ближе к Бразилии. А вот Олимпиада в Рио оставила гадкий осадок. После праздников Ванкувера и Сочи…