– М-да?.. – заинтересовался обладатель хриплого голоса, в коем сквозили повелительные нотки наравне с нетерпением и гордыней. – Если ты гарантируешь…

– Мамой клянусь, господин! Запоет как сирена, – угодливо поддакнул визгливый.

– Признайся, Дуэн, тебе банально хочется помучить человека, получаешь удовольствие, – вмешался кто-то еще, с приглушенным, обезличенным голосом, словно говорил в подушку. – Купите у Лиги сыворотку правды и прекратите тратить время. Кстати, вы не допускаете, что он говорит правду? Ормонд мог придержать ключ. Или решиться использовать по назначению самостоятельно. Я предлагал проверить, но вы побежали впереди донного поезда.

– Заткнись, а! – зло парировал визгливый. – Чистоплюй! Не ты ручки мараешь! Любые гнозис-зелья больших денег стоят. К тому же сразу возникнут вопросы: зачем, для кого. Пытки надежнее и дешевле. И я зуб даю – покрывает дружка. Надо надавить посильнее, и расколется.

– Замолчите оба, – приказал человек с хриплым и резким голосом. Помедлил, явно задумавшись, и добавил нехотя: – Вариант с сывороткой неплох. Но покупка займет время. Думать же о том, что мы поторопились или Ормонд просто придержал ключ, не хочется. Будет серьезным провалом. К тому же тогда состоится чрезвычайно неприятный разговор. Моим покровителям нужны козыри в рукаве. Нужен артефакт, чтобы разрушить планы и пошатнуть власть… хм…

Видимо сообразив, что вот-вот сболтнет лишнего, говоривший резко осекся. Чем воспользовался визгливый, сразу вставил:

– Так что делать, господин?..

– Что?.. – переспросил хозяин дома. И решительно отрезал: – Действовать! К утру необходимы ответы. Любые. В случае провала придется действовать иначе. Но я хочу быть уверен! Делай, что хочешь. Одно условие – не убивать. В остальном можешь разгуляться.

– Да, господин! – радостно воскликнул визгливый. – Эй, парни, работаем! Воды! Приведите в чувство! И тащите провода. Сейчас пощекочем рыбку, пока я готовлю основное блюдо.

Сквозь щель между дверью и проемом повеяло таким злобным восторгом, что меня чуть не стошнило на роскошный ковер. Раздался плеск, звуки пощечин. А затем сухой треск, и крик, полный отчаяния, невыносимой боли, страха. И секунду спустя меня в полной мере окатило чужими эмоциями и ощущениями.

В чем основная проблема эмпатов? А в том, что мы зачастую путаем чужое и свое. Воспринимаем внешнее как внутреннее. Особенно когда целенаправленно и внимательно «прислушиваемся». Надо ли говорить, что я испытал не самые приятные секунды в своей жизни?.. И опомнился, лишь когда крик оборвался. Усилием воли я отключил поток восприятия, привалился к стене, потный и задыхающийся.

Словно издалека раздался повелительный голос:

– Постойте, идиоты! Опять отключился. И дверь забыли запереть. Или хотите, чтобы на вопли прибежали дети? Если такое случится, я вас скормлю рыбам!

– Простите, господин! Не углядели, – раболепно отозвался визгливый. – Парт, прикрой люк! Поживее!..

Раздалось недовольное ворчание, а затем тяжелые шаги. Свет, проникающий между крышкой люка и окантовкой, померк, пахнуло потом и немытым телом. Неведомый подручный схватился за рукоятку и потянул на себя. Но в этот момент я очнулся, взялся с другой стороны и уперся в пол ногами.

– Да что за… – пробормотали за дверью.

Я почувствовал, как дверь вновь дернулась. В воздухе повисла озадаченная пауза, в течение которой почти наяву послышался скрип несмазанных шестеренок в голове не слишком умного подручного. А затем входной люк ожидаемо попытались открыть наружу. И в эту секунду я резко дернул на себя, увлекая громилу вперед, а следом толкнул крышку обратно.

Раздался хруст и изумленный стон, когда металл встретился с черепом, шаркающие шаги, грохот падающего тела. Достав из кобуры револьвер, я неторопливо зашел внутрь и аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Простите, что без спросу. Но обстоятельства исключительные и вопрос срочный.

Хотел сказать со спокойной иронией, но помимо воли в голосе проскользнула ярость. А оглядевшись и столкнувшись с ошеломленными взглядами, я скрипнул зубами и едва удержался от того, чтобы не начать убивать тотчас.

…Наверное, сие можно бы назвать пыточной. Дальняя часть небольшого зала ею и являлась: каменный пол, цепи, полки со страшноватыми ножами, клещами, пилами и сверлами, газовая горелка для прокаливания инструментов, провода, тянущиеся с потолка. И у стены под светом ламп стальное кресло, на коем сидел некто, отдаленно напоминающий моего друга Коула. Раздетый до пояса, мокрый, в ожогах и ранах, с окровавленной лысой головой и измочаленным ударами лицом.

Его руки были привязаны к подлокотникам стула, пальцы посинели, ногтей не хватало. Левый глаз совершенно заплыл, нос распух, губы раздулись. Грудь тяжело вздымалась и опадала. В воздухе клубился дымок, ноздри щекотала отвратительная смесь запахов паленой плоти, крови и испражнений.

Его мучители стояли тут же. Еще один громила, как тот, что сейчас валялся у моих ног. Тяжелый, грузный детина с пропитой страшноватой харей. И мелкий худой тип с крысиным лицом, что мелькнул в офисе Проныры. Ранее мы с ними уже сталкивались, когда эта компания пыталась напасть у порога собственного грота. Детина судорожно сжимал в кулаках провода, а мелкий отирал кровь грязной тряпкой с плаща и довольно скалился… так и замерли, когда я вошел.

Но больше меня взбесило то, что вторая часть комнаты утопала в роскоши: мягкий диван, кресла, письменный стол со светильником, бар с целой батареей бутылок и бокалов из тончайшего стекла. Рассчитано на комфорт, сделано так, чтобы хозяин грота мог со вкусом наблюдать за мучениями пленного и задавать правильные вопросы с удобством.

Этим хозяин грота и занимался. Восседал на диване в непринужденной позе, грел в руках стакан с ромом. А за спиной во тьме скрывался кто-то – смутный силуэт, чуть более темное пятно на фоне черноты.

Знакомые лица. Ожидаемо.

– Убью! – зло взревел тот амбал, коего я аккуратно усадил на пол. Бросил на меня бешеный взгляд, зажимая ладонью кровоточащий нос, и начал вставать.

Но я не собирался дожидаться, пока до меня доберутся, начнут ломать и крушить. Не собирался давать ни малейшего шанса этим ублюдкам. А ненависть, пожирающая изнутри, требовала хоть какой-то жертвы. И потому я вскинул револьвер и дважды выстрелил, затем метнул взгляд на остальных бандитов. Худой соображал быстро, ибо посерел от испуга, попятился. Но я безжалостно, с каким-то мстительным удовлетворением два раза нажал на курок.

Выстрелы показались оглушительными в замкнутом пространстве, а снопы пламени прорезали полумрак как ножи. Но когда звон в ушах поутих, раздались жалобные стоны и ругань, протяжный вой.

Мне приходилось убивать. Когда вопрос вставал ребром: я или враг, – у меня не возникало моральных терзаний и сомнений. И я мог быть безжалостен. Но кровь не любил и, если мог обойтись без нее, предпочитал не оставлять за спиной трупы. Грязь затягивает. И когда для человека чужие жизни становятся пустым звуком, кажется, такой сам теряет нечто чрезвычайно важное. То и дело встречал таких, с пустыми взглядами, лишенными огонька, – больше чудовищ, чем людей.