— А вот и Нора, — сказала она. — Насколько я понимаю, это твое.

После уроков Сабина догнала меня на лестнице.

— Нора, — проговорила она, запыхавшись, — можно мне пойти сегодня к тебе?

Услышав эти слова два месяца назад, я была бы вне себя от счастья.

— Нет, — ответила я. — Я занята.

— Ну пожалуйста! — под пудрой следы слез были незаметны, но глаза Сабины блестели и казались больше обычного.

Я не хотела, сказала она. — Я не думала, что так получится. Веришь? Мне нужно с тобой поговорить.

— Завтра, — сказала я.

Она кивнула. Тобиас, Эмиль и Фанни спускались по лестнице. Фанни взяла Сабину за руку.

— Не дрейфь! — сказала она.

— Завтра? — переспросила меня Сабина.

— Да.

Они пошли вниз по лестнице. Я вынула сверток, оставленный мамой Карин, и открыла его.

Там лежал черный бюстгальтер.

В нашей прихожей часто бывает кавардак, но сегодня здесь творилось что-то невообразимое. Я чуть не споткнулась о сваленные возле двери пакеты с какими-то вещами, кажется, одеждой. Рядом с ними стояли барабаны Феликса.

Тихонько закрыв за собой дверь, я прошла к телефону, набрала номер и стала ждать. Один, два, три, четыре, пять сигналов. Я уже хотела отключиться, когда трубку, наконец, сняли.

— Квартира семьи Эрикссон.

— Извините, Карин дома? — спросила я.

— Кто ее спрашивает? — поинтересовалась мама Карин.

Я не решилась назвать себя. Я положила трубку.

Телефон тут же зазвонил. Сердце у меня в груди подпрыгнуло. Вдруг Карин услышала звонок и поняла, что это я?

— Алло, Нора у телефона, — сказала я.

— Привет, Нора, — услышала я голос Феликса. — Мама дома?

— Подожди минутку, — сказала я. — Мама, это Феликс.

Мама вышла из комнаты с зубной щеткой в одной руке и пеной для бритья в другой. Взяв трубку, она приготовилась слушать.

— Нет, — ответила она через мгновение. — Нам не о чем говорить… Нет, я сказала! Я упаковала твои вещи. Можешь приехать вечером и забрать их. Если не заберешь, я выставлю их на лестницу. Или отдам бездомным.

Куки подошла ко мне и завиляла хвостом.

— Сейчас, Куки, — отозвалась я. — Сейчас пойдем гулять.

— Плевать я на это хотела! — закричала мама в трубку. — Я не хочу больше слушать твое вранье!

Она бросила трубку на рычаг.

— Привет! Как дела? — обратилась она ко мне.

Тут она заметила черный бюстгальтер, торчавший у меня из кармана.

— Что это? — спросила она.

Я вытащила бюстгальтер. Если уж рассказывать — так обо всем.

— Вот это размер! — засмеялась мама. — Откуда он у тебя?

— Я взяла его в магазине. А потом отдала Карин.

— Как это? — не поняла мама. — Что ты имеешь в виду? Как взяла? Зачем?

— Пойдем, я тебе расскажу. Только это долго. Давай сядем куда-нибудь.

Я в прихожей надеваю Куки ошейник, мама смотрит на меня из дверей гостиной.

— Купить что-нибудь? — спрашиваю я. — Сигареты?

— Нет, спасибо, — мотает она головой. — Я бросила курить.

— Давно?

— Только что.

Я сбегаю по лестнице. На улице Куки едва успевает пописать, и я уже бегу дальше.

Карин живет от нас недалеко. Но ее подъезд, конечно же, заперт. Я стою и разглядываю кнопки на панели, будто они могут подсказать мне код. Четверка, вроде бы, стерта, и семь тоже…

Дверь подъезда открывается. Выходит пожилая женщина.

— Какая хорошая собачка, — говорит она, впуская меня и Куки.

Я стою перед дверью квартиры. Под латунной табличкой с фамилией «Эрикссон» прикреплен написанный от руки листок: «Рекламу не предлагать».

Из квартиры доносится музыка. Кто-то играет на флейте. Я стою неподвижно и слушаю. Флейта звучит печально. Будто хочет чего-то сказать, но робеет.

Я кладу палец на гладкую кнопку звонка. Куки прыгает вокруг и беспокойно тявкает.

Голос у флейты негромкий, но чистый, ясный. Временами музыка замирает в нерешительности, словно сбивается с дороги, но тут же выправляется, находит новую тропку. Она могла бы указывать дорогу в лесу.

Я нажимаю кнопку. Короткий громкий звонок, потом еще один. Звонки заглушают мягкий звук флейты. Я прислушиваюсь, однако ничего не слышу.

Но вот за дверью раздаются шаги. В замке поворачивается ключ.

Во рту у меня пересыхает. Я забываю все, что собиралась сказать.

Дверь приоткрывается на цепочку.