спину, рыкнула женщина. — Посему сопроводи их да вторые ворота мне открой, в Кийский острог спешу.

Изогнув бровь, страж уставился на скрытое капюшоном лицо, зыркнул на воинов, выводящих с ладьи коня.

— Ворота токмо утром открою, нечего на ночь глядя туда-сюда шастать, — фыркнул он.

Резко скинув с головы капюшон, путница в один шаг приблизилась к дозорному, ухватив за ворот, резко тряхнула.

— Слыхал про Родославу — Радимова стража? — прошипела она.

Поёжившись от хищного блеска её глаз, страж кивнул:

— Дочь Акима-Горы.

— Верно, — отпустив мужчину, Рода вытянула руку. Отделившись от сумрака, на её предплечье опустился ворон, приоткрыв клюв, уставился на стража.

— Так тебя дожидается витязь, — несмело вставил первый страж, пропуская прибывших воинов.

— Кто? — нахмурилась воительница.

— Я, — раздалось откуда-то сверху.

Задрав голову, Рода всмотрелась в распахнутое окно терема — косматая голова, широкая длинная борода, узнать этого человека можно было лишь по голосу.

— Друг, — сказал ворон, перебираясь на плечо хозяйки, — друг.

Голова в окне скрылась; Родослава оставила стража в покое, чему тот был несказанно рад, медленно направилась к дому. Дверь отворилась, выпуская коренастого мужчину. Кольчуга чёрным кружевом стягивала широкую грудь, меч раскачивался на поясе. Ускорив шаг, Рода приблизилась к другу, всмотрелась в бледное лицо. Словно не веря глазам, робко коснулась его щеки, откинула за спину длинные пряди.

— Велибор, — шепнула воительница, — неужто ты?

— Узнала, — грустно улыбнулся воевода. — Ты… ты нисколько не изменилась.

Велибор смотрел на неё, не в силах отвести взор, пытаясь запомнить каждую чёрточку лица, пытаясь прочесть что-то в её серых, словно клубящийся дым, глазах. Мгновение, которого одновременно ждал и боялся, растаяло, лишь стоило женской кисти опуститься на его плечо. Пальцы сжали так, что даже кольчуга не спасла от болезненного ощущения.

— Что с отцом, Велибор? — нетерпеливо спросила она.

— Что-то приходит к нему через Навь да душит, — выдал воевода, — токмо свет Дивии способен отогнать нечисть.

— Сколько ты уже здесь? — прищурилась воительница.

— Два дня.

Рода посмотрела на небо — по серому полотну плыли тяжёлые графитовые тучи, очертания луны едва-едва проглядывали сквозь них.

— Коня мне! — гаркнула богатырша. — Немедля ворота отворяйте, иначе я сама разнесу их в щепки!

Расправив крылья, ворон поднялся ввысь, закружил над крышами домов. Моложавый воин спешно подвёл к предводительнице коня, передав поводья, ждал указаний.

— Утром вытяните ладью на берег, — затараторила Рода, запрыгнув в седло, — возьмёте коней да поскачите в Кийский острог.

— Да, мати, — кивнул воин. — За нас не тревожься, о себе думай, осторожна будь.

— Будь покоен, сыне… Свидимся, братья! — лишь уголком губ улыбнулась она; переведя взгляд на Велибора, изогнула бровь: — Ты со мной али остаёшься?

— С тобой, — буркнул воевода, направившись к стойлу. Выведя коня, посмотрел на воинов тайной службы. Подумав, сказал Роде: — Отправь кого-нибудь из своих в Кинсай, пущай найдут мою дружину. За главного сейчас там Злат, передайте ему, что велю в Кийский острог направляться.

— Марун, выполни волю Велибора Касимовича, не сочти за труд, — распорядилась Родослава.

— Всё сделаю, мати, — заверил воин, отходя от коня.

Массивные ворота медленно разомкнулись, выпуская всадников. Ночь кралась к догорающей заре, увлекая за собой нечисть иных миров. Погоняя коня, Рода вновь взглянула на небо, тревога сотрясла грудь, сжала сердце.

— Деде! — крикнула она ворону. — Лети к отцу, не дай ему заснуть.

— Аким, — пронеслось над головой, — Аким.

Чёрная птица пролетела над сизыми кронами, над широким холмом. Паря в сером небе, устремилась к равнине, исчерченной мелкими речушками, к высоким стенам острога.

— Отрадно оттого, что встретил меня, — бросила Рода, взглянув на Велибора. — По сердцу, что ты рядом в недобрый час… Никому другому не обрадовалась бы.

Улыбнувшись, воевода сильнее сжал поводья. Давно позабытое чувство разлилось по груди, хмелем ударило в голову.

— Рад быть рядом… рад, что не гонишь.

* * *

Костры алыми цветами пронизывали тонкую шаль опускающегося вечера, запах жареного мяса пробуждал аппетит, а напевы домр и гудков* тянули в пляс. На столы опускались плошки с верчениями*, варёные и сырые овощи, фрукты, виноград. Дружинники стаскивали к столам скамьи, устраиваясь поудобнее. Последние приготовления заканчивались, давая начало пиру.

Занеся в хлев мешок муки, Ратмир медленно выдохнул, стёр со лба пот — наконец-то можно спокойно посидеть в кругу дружинных братьев, послушать россказни старших, самому вставить пару занятных небылиц. Пребывая в хорошем настроении, Ратмир вышел из хлева и чуть было не влетел в возникшего из ниоткуда Баровита. Внешне спокойный, витязь преградил ему путь, в ледяном взоре явно читалось презрение.

— Тебе чего? — со сталью в голосе буркнул юноша.

— Допрыгался, малец? — рыкнул Баровит, швырнув Ратмира обратно в амбар.

Отлетев в стену, юноша рухнул на землю; вскочил, выставил кулаки, готовясь к драке.

— К Умиле клинья подбиваешь? — шипел витязь, приближаясь к нему. — Сейчас я из тебя всю прыть выбью.

— К Умиле? — опешил Ратмир, едва успев уклониться от очередного удара. — Клинья?

— Да, — рыкнул Баровит, заехав юноше в челюсть.

Едва устояв на ногах, Ратмир схватился за вспыхнувший болью подбородок, рыкнув, бросился на противника. Колотя по выставленным в блоках рукам, сбивая костяшки, кипя от гнева, юноша пытался врезать по этому ухмыляющемуся лицу. Изловчившись, он атаковал Баровита в челюсть, но тот отстранился, и кулак лишь чиркнул по бороде. Зорька схватил его запястье, резко ударил в живот. Согнувшись, Ратмир попятился.

— Сейчас руки тебе поотрываю, дабы жать её неповадно было, — прорычал Баровит, нависая над юношей.

— Стой! — раздалось с улицы. Прибежавший на шум драки Волот навалился на Зорьку, хватая за плечи, оттаскивая от Ратмира. — Уймись же ты! Что на тебя нашло, брат?!

— Больной, — потирая отбитые плечи, рыкнул Ратмир, — на всю главу больной. Нет бы поговорить сперва.

— Что говорить с тобой, сопляк? — свирепея, прошипел Баровит, подался к сопернику. — Своими очами видел, как ты жал её!

— Да не жал я её! — стоял на своём юноша. — Обнял по-дружески. Кабы оскорбилась она тем, так сама тумаков понадавала бы. Ты-то чего кидаешься?

Баровит вновь попытался дотянуться до обидчика, но Волот крепко удерживал его на месте. Ничего не понимая, Волот развернул Зорьку к себе, тряхнул:

— Успокойся, говорю! Чего он тебе сделал?

— Он к Умиле клинья подбивает, — процедил старший дружинник.

— Да пущай подбивает, — не понимал Волот.

Вмиг стихнув, Баровит гневно зыркнул на брата, оттолкнув от себя, ушёл прочь.

Проводив его взглядом, Волот подошёл к Ратмиру, сжал плечо.

— Ты как?

Вновь потерев пылающую челюсть, юноша покачал головой:

— Брат у тебя дюже вспыльчив… Странно, мне он при первой встрече спокойным показался. Всего три месяца с вами, а уже тумаков отхватил… Да всё, аки всегда — из-за девки. Переживает Баровит