Это было уже слишком.

Сальваторе Инцерилло не мог удержаться от обвинений Микеле Греко в двойной игре в присутствии других секретарей Капитула. В ответ Папа снова воздел руки к небу, утверждая, что ничего не знал об этом, как делал он всякий раз, когда Сальваторе Инцерилло или Стефано Бонтате требовали от него объяснений по поводу убийства, которое могло произойти только с согласия Капитула.

Однако на этот раз Папа был застигнут врасплох и буквально схвачен за руку. Уведомив о своих предположениях других членов Капитула, Сальваторе Инцерилло заявил, что теперь уж ничего не изменишь и господа корлеонцы, взяв на себя слишком много, неминуемо проиграют.

— Надо было совершить что-то значительное, — сказал позже Сальваторе Инцерилло Томмазо Бускетте. — Я должен был показать своим противникам, что моя «семья» сильна и могущественна и что я могу убивать кого хочу и когда хочу совершенно так же, как корлеонцы. Вот почему я приказал убить прокурора Республики Косту.

Томмазо Бускетта был не слишком удивлен признанием Сальваторе Инцерилло, так как оно лишь подтвердило обвинения, выдвинутые накануне Пиппо Кало в адрес Сальваторе Инцерилло. Правдивость собеседника не вызывала у него никаких сомнений: в кругу, где царит молчание, «люди чести» редко приписывают себе преступления, которых не совершали…

Бонтате пытался найти более вескую причину убийства несчастного прокурора. Ведь Коста приказал арестовать с десяток членов «семьи» Инцерилло после убийства капитана Базиле. Этот довод показался ему более резонным.

— Но нет же, — возмутился Инцерилло, — я приказал убить его вовсе не из-за этого. Я ничего не имел против прокурора, хоть он и приказал арестовать несколько моих родственников и кое-кого из моих людей. Я просто хотел показать, что я так же силен, как корлеонцы, и могу вести себя, как они.

Стефано Бонтате, который присутствовал при этом разговоре, подчеркнул, что надо что-то делать, чтобы противостоять наглости корлеонцев и их союзников.

Бускетта внезапно понял, что уже не ненависть движет главой «семьи» Санта Мария ди Джезу, а чуть ли не бешенство. Стефано Бонтате решил привести в действие составленный им в духе Макиавелли план, с помощью которого они должны были избавиться от своих противников.

— Я хочу убить Сальваторе Риину, представителя корлеонцев в Капитуле, — сказал он Томмазо Бускетте. — Это единственное средство поставить все на свои места.

Тактика, которую намеревался применить Бонтате, чтобы ликвидировать главу «семьи» Корлеоне, была трагически проста.

— Я лично собираюсь устранить его, — продолжал он, — и я объявлю об этом во всеуслышание на очередном собрании Капитула.

— Ты сошел с ума, — запротестовал Бускетта, — тебя тут же уберут другие члены Комиссии. Откуда они узнают, что ты не намереваешься убить после Риины кого-либо из них?

— Я смерти не боюсь, мне бы только добраться до Риины, — ответил ему Бонтате. Потом он объяснил Бускетте, что его затея вовсе не такая безумная, как это кажется на первый взгляд. Он уже позаботился о том, чтобы предупредить о своих намерениях некоторых секретарей Капитула из тех, кто не подпал полностью под власть корлеонцев и Папы. По меньшей мере один из них, Антонио Саломоне, уже дал ему знать, что будет ожидать исхода дела для того, чтобы сказать свое слово. Затеянное казалось тем более осуществимым, что Папа настоял на том, чтобы секретари присутствовали на заседаниях Капитула только безоружными.

В ужасе от планов своего друга, Томмазо Бускетта умолял Стефано Бонтате и Сальваторе Инцерилло внять доводам рассудка. Ради этого он сообщил им о своем разговоре с Пиппо Кало в Риме и предложил встретить главу своей «семьи», прекратив всякую деятельность, чтобы иметь возможность, если получится, мирно уладить дело.

Но если в прошлом Стефано Бонтате был очень близок к Пиппо Кало, в последнее время их пути разошлись. Они столкнулись по поводу самого Томмазо Бускетты во время заседания Капитула. Первый, имея в виду место рождения Бускетты, настаивал на его переходе в «семью» Санта Мария ди Джезу, в то время как второй ссылался на священный обычай неотъемлемой принадлежности каждого члена мафии к той «семье», которая его посвящала. Он был тем более категоричен, что в случае победы его оппонента «семья» Порта Нуовы могла лишиться одного из самых видных своих членов.

Поведение Пиппо Кало во время собраний Капитула особенно огорчало Стефано Бонтате.

— Кало пошел в услужение к корлеонцам и Микеле Греко, — сказал глава «семьи» Санта Мария ди Джезу. — Во время собраний комиссии всякий раз, когда он высказывает свое мнение, Пиппо Кало слова поперек не говорит. Чаще всего он вообще молчит. Только голову наклоняет в знак согласия.

Если встреча между Стефано Бонтате, Сальваторе Инцерилло и Пиппо Кало все же и состоялась через два дня после этого разговора (а кажется, так и было), то это произошло исключительно благодаря дипломатическому искусству Томмазо Бускетты. Ее нельзя назвать исторической, так как она не оказала никакого влияния на ход событий. Забавно, что проходила она в одном из залов закусочной, расположенной недалеко от Рима на обочине дороги, соединяющей Неаполь со столицей Италии. Томмазо Бускетта, приведший на встречу Пиппо Кало, был всего лишь свидетелем беседы этой троицы, чувствовавшей себя вполне комфортно в этом захудалом кафе. Встреча была очень краткой, но сердечной, и все трое расстались после крепких объятий и поцелуев, как того и требует обычай, даже более братских, чем прежде. Они вновь поклялись друг другу в вечной дружбе и пообещали связываться друг с другом перед каждым из собраний Капитула, с тем чтобы не допустить окончательного захвата корлеонцами и кланом Греко власти в правительстве «Коза ностры».

После этой встречи Томмазо Бускетта, возможно, еще питал кое-какие иллюзии относительно своего шефа. Но очень скоро он обнаружил, что Пиппо Кало вел двойную игру.

Утром 12 августа 1980 года Пиппо Кало прилетел в Палермо, чтобы встретиться с Томмазо Бускеттой и распечь его. На этот раз поводом для недовольства стало «безобразное» поведение одного из сыновей Томмазо Бускетты, молодого Антонино, который позволил себе сбывать чеки без обеспечения в различных лавочках города, многие из которых «контролировал» Кало.

— Твой сын жулик, — сказал ему Кало, — займись им.

В тот же вечер Томмазо Бускетта вновь встретился с Пиппо Кало. На этот раз с ним был Антонино Бускетта, на которого обрушился град упреков со стороны старших. Здорово выбранив сына, Томмазо Бускетта потребовал от него объяснений, почему Антонино ведет себя недостойно звания истинного «человека чести».

Ответ, как можно догадаться, был патетический: у молодого человека были серьезные финансовые затруднения, которые вынудили его, как он утверждал, заложить в ломбарде драгоценности жены.