— Не помню… Хотя, стойте, что-то припоминаю… Да, да — цветы, пляж, красивые женщины…

— Да что вы, меня за идиота принимаете? Не было лета. Это вы с позапрошлым летом путаете! Что хотят, то и делают! Хотят лето — а осень не принимают. Безобразие! Черт знает что!

— Хм…

— Вроде вы весна.

— Разве? Кажется опять осень…

— Осень? Нет… А, впрочем, может быть и осень…

— А по-моему, вы все-таки правы — весна.

— Да, весна в конце концов!!!

— Кажется нам пора уже туда…

— Согласен, а то мы совсем запутаемся.

— Кто первый? Давайте-ка вы!

— Я? Но почему? Почему Я?.. Ну раз вы так настаиваете.

— Здравствуйте! Наконец-то!

— Здравствуйте! Как у вас тут дела?

— Вы знаете, любезный, совсем неплохо. Главное — все время тепло. Цветы, птицы, любовь. Это что-то вроде их лета там…

— Ну, и превосходно! Значит спокойно можно работать…

А, впрочем, это были совсем неплохие люди…

— Мам, я бы хотела съездить на пару дней, только на пару дней в Питер, — Эля смотрит в окно. Там уже закат и розовый край неба.

— Эльмирочка, я бы с удовольствием тебя отправила. С Петрушей бы попросила кого-нибудь побыть. Но у нас, ты же знаешь, нет денег. У Евгении Максимовны уже просить неудобно. Мы так часто у нее занимаем. А занятия! Их пропускать как-то…

Деньги! Почему в них такая сила? Почему все зависят от них? Это же несправедливо по отношению к душе! Душа и деньги — как они несовместимы! Деньги — ничтожество! Ненавижу их!

В окне по-прежнему равнодушно гаснет закат. Эля легла на диван и отвернулась к стене.

IV

Ложи в слезы! В набат, ярус!

Срок, исполнься! Герой, будь!

Ходит занавес- как парус,

Ходят занавес — как грудь…

М. Цветаева.

Перед отъездом Эльмира пришла к Павлу Романовичу проститься. Его уютный дом, всегда такой приветливый и теплый! В долгих беседах можно было выложить все свои беды и радости. И сразу становилось легче на душе…

Сочувствие во взгляде мудрых глаз учителя, покачивающего своей могучей, кудрявой головой греческого бога… Такое редкое качество — внимать слушателю!

— Ну, все!

Она встала из-за стола, за которым они пили чай. Из своей сумки вынула куколку Пьеро, что смастерила сама, и повесила ее на полку с книгами.

— Я уезжаю. Вместо меня с вами остается мой Пьеро.

«Кажется, победа… Получилось. Я поступила в ЛГИТMиK. Сейчас расшифрую: Ленинградский институт театра, музыки и кино. Вот так. Почему-то не испытываю особой радости… Как там в Уфе наш веселый курс? Наши посиделки и головы кипели от выдумок.

А здорово было участвовать и в тех этюдах, куда меня приглашали ребята с других отделений! Опять можно было придумывать, придумывать и придумывать!

Милые вы мои, я все про вас знаю! Девчонки уже написали, что Маринка с Сашей устроили на зачете такую феерию! Я представляю, как это было здорово! А милый Сашка! Он, говорят, был на особой высоте. Я всегда верила в него. Молодцы! Скучаю. Не знаю, что я буду делать без вас, без Пал Романыча.

Привязчивая, оказывается, я. Северная столица, хотя я и люблю ее, но она иногда обдает меня холодом. Только Юра мог выдержать войну с этим городом и одержать победу. Я имею в виду и войну внутреннюю, с самим собой. Ну, Юрка другой. Он сильный, и настоящий талант! Такой проходит через все испытания.»

В Уфе Эльмира сразу же несется к своим в институт. Взлетает по лестнице. На последней ступеньке замедляет бег. Перед ней на лестничной площадке-сокурсники. Бывшие сокурсники…

Они смотрят выжидательно. Вопросительное лицо Саши Верхоземского, совсем как у Пьеро на том плакате к фестивалю мимов. Он какими-то бросками взглядывает на Элю и теребит своими маленькими, изящными руками полиэтиленовый пакет с книжками.

Танька в такт неопределенного ритма покачивает головой, освещая все вокруг прекрасными глазами. Марина, откинув горделивую голову назад, крепко сомкнула губы.

— Я бы от вас никогда… Вы же знаете, это из-за семьи. Я не предала вас, нет. Я люблю вас!

— Вдруг все расступились. Павел Романович:

— Ну, что? Поздравить? — он улыбнулся и протянул Эле руки. Она опустила голову. Потом подняла резко свое лицо:

— А назад возьмете? — выпалила она и побледнела, как