— Направо сейчас сверни и езжай до конца проулка, а там…, - она подумала, глядя вперёд, — а там ещё раз направо.

Девушка даже и сама не понимала, то ли её удивительная память, то ли её женское чутьё помогло, но ещё солнце не встало, как она уже нашла нужный ей красивый дом.

Карета остановилась там, где она велела. Усталые лошади помахивали хвостами, усталый кучер слез с козел, стал поправлять упряжь, а она всё сидела внутри, почти не шевелясь. Люди городские, что уже покинули свои дома, с интересом посматривали на нездешнюю карету. А внутри кареты было тихо.

Ута, видя странное поведение госпожи, тоже замерла, едва дышала, понимая, что сейчас лучше ничем хозяйку не беспокоить. А Агнес смотрела ровно перед собой, и на первый взгляд была абсолютно спокойна, только костяшки пальцев на кулачке, который сжимал рукоять кинжала, висевшего у неё на поясе, побелели.

Так продолжалось некоторое время, девушка просто не могла решиться, уж больно серьёзное и опасное дело ей предстояло. Но Агнес была очень умной девицей, она понимала, что сидеть-высиживать резону нет, от этого только хуже может стать. Нужно было начинать. Она, не произнеся ни слова, сама открыла дверь кареты и, не откидывая ступенек, выпрыгнула наружу. И пошла шагом быстрым к тому самому дому, который искала.

Подошла к красивой и большой двери и сразу стала дёргать за верёвку колокольчика.

— Ну чего… Чего трезвонишь? — донёсся из-за двери тяжёлый и низкий мужской голос. — Молочник, ты, что ли?

— Я, — спокойно отвечала девушка своим голосом. — Открывай.

— Чего ты в рань-то такую, — загремели засовы и крюки за дверью.

Дверь приоткрылась… И тут же, как только образовалась щель, через которую её могли увидеть, дверь попытались захлопнуть. Агнес едва успела поставить башмачок в проём, не давая двери закрыться.

А на дверь навалились, да так, что ей стало больно ногу, и она прошипела в ярости:

— А ну, пёс, брось… Брось говорю, отойди. Не смей мне противиться. Отпусти дверь, иначе глаза тебе вырежу. Ну!

Говорила она это всё зло и своим особым тоном, что шёл из глубин её груди, от самого сердца. Тем голосом, от которого Ута деревенела, если слышала. Тем голосом, которым мало кто мог пренебрегать.

И почти сразу на дверь давить перестали, она толкнула её и вошла в красивую переднюю комнату, а там стоял здоровенный мужик, был бос, в портках и простой грязной рубахе, смотрел на неё, как на чудо, так что аж глаза вылезли. А ноге ещё больно, от злости она едва не полоснула мужика по брюху, еле сдержалась, а лишь двумя пальцами как будто клюнула его промеж бровей, произнеся тихо:

— Спи, холоп!

И мужик, как куль, повалился на пол. Девушка подошла к двери, выглянула на улицу на всякий случай: не смотрел ли кто. И закрыла её на засов. Посмотрела на валяющегося на полу мужика.

Первый шаг пройден. Но это был самый лёгкий, простой шаг. Девушка из передней вышла в коридор. Сразу осмотрелась, разобралась: справа кухня большая, чад, вонь, кухонный шум, там бабы копошатся. Напротив двери на замках. Кладовые. Дальше людская, видно, в доме немало слуг. И тут же из одной двери выходит баба с корзиной подмышкой. И идёт прямо на Агнес, та прижимается к стене, и баба едва не задевает её корзиной с бельём. А в конце коридора лестница наверх. Ей туда, там господские комнаты. Девушка тенью скользит по коридору до самой лестницы. Вот и ступеньки. Она ставит ногу на первую. Ах, как ей непросто. Волнение такое, что груди в платье места мало.

Едва может дышать. Нет, ей не страшно, она даже жаждет увидеть столь сильную сестру, хоть парой слов с ней перекинуться, ведь что ни говори, всякому умелому человеку хочется признания от таких же умелых людей, как и он сам, а баба, что мешала ей в стекло глядеть, была очень сильна. Может, даже сильнее, чем она сама?

Нет, нет, нет, о таком девушка не думает, дева в себе уверена, но волнение её охватывает такое, что она сердце своё слышит, что ощущает подрагивание в перстах.

Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой, и вот она уже наверху. Всё, прочь волнения, прочь дрожь в руках.

Перед нею несколько дверей, но ей и гадать не нужно, она знает, за какой её сестра-недруг. Агнес, чтобы больше не терпеть волнения, сразу толкает дверь и входит.

Комната хороша, комоды полированного дерева, большие окна дают много света, длинный, под красивой скатертью, стол, за которым без труда усядется дюжина людей, камин, по бокам от него большие резные сундуки, зеркало от потолка до пола. А в углу, у камина, — она. Агнес тут подумала, что будь она на её месте, так стала бы к окну, чтобы вошедшему свет из окна мешал бы рассматривать её. Но женщина стояла в углу: неужели совсем не боится её?

Сестра была в платье чёрного бархата, с белым кружевным воротником, платье весьма недурное, сама она хоть и немолода, но красива необычайно. Только вот Агнес сразу поняла, что красота её деланная. Сама она была много старше, чем выглядела. Агнес же была в своём естественном виде. Ни к чему ей красота сейчас, лишь отвлекать силы будет.

— Ну, здравствуй, сестра, — говорит женщина.

И тут же перед глазами девушки всё поплыло. Темнота вдруг стала на неё опускаться.

Морок. Дура, неужели она думает, что сможет мороком с Агнес справиться. Девушка лишь едва заметно встряхнула головой.

И всё разлетелось. Снова стало светло. Впрочем, баба сильна. Сила её в голосе.

Голос у неё мягкий, воркующий, обволакивающий и завораживающий, таким голосом мужчин с ума можно сводить. Но девушка и на магию её чарующего голоса не поддастся. Она смотрит на женщину внимательно, нового подвоха ждёт. Руку с рукояти кинжала не убирает.

Агнес молчит и ждёт, что будет дальше. А баба продолжает ласково, словно с приятельницей говорит, а не с соперницей:

— А я знала, что ты придёшь.

Врёт! Врёт! Врёт! Агнес в душе порадоваться хотела, но побоялась преждевременности этой радости. Словно боялась птицу вспугнуть. Если бы баба ждала её, так людей добрых полный дом собрала бы, а людей в доме не было, бабы одни, прислуга. А почему врёт? Зачем ей врать? А затем, что не ждала она девушку. И не думала даже о том, что может Агнес так внезапно нагрянуть. О том, что Агнес рядом, она поняла в последний момент, когда девушка уже в доме её была. Не раньше.

Вот и врёт теперь, чтобы сильной казаться. Сильней, чем есть на самом деле. Женщина ждала, что Агнес ей ответит, но дева стояла, смотрела на неё и думала, и думала, и думала. Думала о том, почему она врёт, почему к окну не встала. И вдруг поняла… Как озарение на неё нашло. Сестра, как почувствовала, что Агнес в доме её, так стала что-то прятать. Прятать что-то ценное. Самое ценное. И что же самым ценным для любой сестры быть может? Конечно, стекло! Что же ещё? В этом и крылась слабость женщины, она очень боялась потерять свою ценность. Агнес опять готова была порадоваться. Но опять побоялась, что радость будет преждевременной.