И вглядывалась, вглядывалась, вглядывалась, словно что-то хотела рассмотреть, что-то мелкое. Даже прищуривалась, а потом вдруг оторвалась от синего стекла. Как будто неожиданно проснулась, от чего-то важного. Встала, быстро прошла к сундуку и, завернув шар в мягкий мешок, спрятала его там. Потом так же быстро, на ходу подняв с пола рубаху и надев её, подошла к пологу шатра и произнесла негромко:

— Ута!

Служанка сразу ей не ответила. Хотя должна была быть рядом.

— Ута, собака ты глупая. Где ты?

— Да, госпожа, тут я, — отозвалась Ута. — Отходила…

— Скажи Игнатию, чтобы коней запрягал, а мне одежду неси.

— Госпожа, едем куда-то? На ночь-то…? — удивлялась служанка.

— Шевелись, корова, тороплюсь я.

Выехали в ночь, солдаты, что стояли на карауле, её даже попытались остановить. Перед тем как сесть на козлы, Игнатий спросил:

— Куда же ехать-то?

— Назад, в Бад-Тельц, по дороге сюда его проезжали. А оттуда на север свернём, к Ламбергу. И побыстрее езжай, нам сюда вернуться надо.

— Госпожа, быстро ехать ну никак нельзя. Темно, хоть глаз коли. Завалимся в канаву.

— Ты уж расстарайся, Игнатий, — уговаривает его девушка, — тороплюсь я. Если всё получится, так награда тебе будет.

Так и поехали, а тут ещё и луна вышла, стало полегче.

Кухарку Агнес с собой брать не стала, не до обедов ей сегодня будет. Взяла только Уту. Здоровенная девица молча таращилась в темноту из окна. Иногда пришёптывая:

— Глаза, что ли, жёлтые видала в кустах, волки, что ли, не волки. Не поймёшь.

Но страха в голосе девицы не слышалось. Она давно уже не боялась ни людей, ни зверей, ни Бога. Боялась Ута только свою госпожу, боялась и почитала безмерно.

А госпожа её даже и из окошка не выглядывала. Вся собралась, молчит, коли свет был бы, так любой увидел бы, что лицо у неё холодное, бледное, круги под глазами. Круги и бледность — это оттого, что за последний день она в стекло глядела неотрывно. А ручка её маленькая крепко сжимала рукоять любимого ею изящного и страшного кинжала. Так же как Волков собирался до зори встать и идти на дело кровавое, точно так же на свою войну ехала и она. И точно так же не знала, вернётся ли.

Бабища злая, что наводила морок на господина, что мешала всё время девушке смотреть в стекло, была сильна неимоверно. Она была стара, она была умела, она была могущественна. И ехать к такой было дерзостью, вызовом, безрассудством. Но коли надо для господина, так Агнес готова была ехать в ночь, ехать к сильной сестре, чтобы померяться с нею силами.

Когда господин уснул, а девушка взяла в руки шар, она сразу почувствовала, что никто ей не мешает, что баба теперь спать надумала, а пока она спит, она не видит Агнес. Девушка смотрела в шар недолго, как не противилась баба раньше, Агнес уже высмотрела, где она живёт. Видела дом её большой и красивый, на чистой улице, в зажиточном городке у реки.

Вот она и поехала к ней. Хоть и знала, что до рассвета может и не успеть. Проснётся сестра, узнает, что она едет, так подготовится, людей своих соберёт. И тогда конец Агнес. Но девушка готова была рисковать. Господину сие нужно. А господин… Как отец к ней ласков… За него девушка готова была рисковать. Вот и не смотрела она по сторонам в темноту, как служанка. Она собиралась с силами, так как знала, что бабища сама сильна.

Ехали и ехали, Игнатий лошадей не гнал, даже когда луна вышла. Боялся. И, наверное, уже за полночь доехали до Бад-Тельца. Тут хоть какие-то фонари на улицах были.

— Игнатий, — высунувшись из окна, командовала Агнес, — здесь направо, на север поворачивай. Там мост должен быть.

— Как прикажете, госпожа, — повиновался кучер, а сам думал: откуда ей про то знать, сама же здесь впервые.

Но мост действительно там был. Проехали чуть-чуть по пустынным улицам большого села, и вот уже рекой запахло. И вот уже въезд на мост. А тут уже луна на середину неба выплыла, ещё светлее стало. Игнатий поехал смелее. До тех пор, пока не разглядел в темноте, что дорогу перегородили рогатки, не увидал огонёк фонаря в ночи и не услышал злобный голос:

— Куда? Куда прёшь? А ну стой!

Кучер останавливает лошадей. Тут он и разглядел их, шли они втроём, один с фонарём, все в доспехе; хоть и с оружием, но щурятся, как со сна. Видно, оттого и злые, что разбудили их.

— Кто такой? А? Куда едешь?

— Кучер я. Госпожу везу, — отвечает Игнатий, а сам на всякий случай за голенищем сапога нож нащупал. Мало ли… И сам между делом интересуется: — А вы, господа, кто такие будете?

— Мы-то? — в голосе отвечающего слышится гордость. — Мы Чёрное Отребье Эйнца Железнорукого. Слыхал про таких?

— Как же не слыхать, слыхал, слыхал, — говорит кучер. — Только уж пропустите нас, господа, госпоже надобно на север

— Госпоже? — не унимаются люди. — Чего это твоя госпожа по ночам ездит?

— Так ты сам у неё спроси, — отвечает кучер ехидно.

— И спрошу, — говорит тот, что с фонарём. — А ну-ка, Петер, пошли поглядим, что там у него за госпожа.

— Да, надо взглянуть, — соглашается Петер, — Может, придётся до утра и задержать такую госпожу.

В голосе их слышатся сальные нотки, людишки эти опасны, не зря их Отребьем зовут. Один из них остановился рядом с кучером, в руках копьё, стоит, недвусмысленно копьишком поигрывает, а Петер и тот, что с фонарём, идут к карете. Тот, что с фонарём, лезет мордой прямо в окно и светить внутрь пытается. Но разглядеть ничего не успел, а услышал лишь негромкое, голосом девичьим сказанное:

— Вон пшёл. Или сердце твоё сожру.

Мужик отшатнулся, едва фонарь не выронил, его словно арапником по лицу ожгло. А затем ледяным ветром отшатнуло. Он постоял, дух переводя. Поглядел на Петера глазами, полными ужаса, и сказал:

— Пусть едут, — и тут же заорал первому, тому, что кучера сторожил: — Отпускай их, пусть едут.

Игнатий лишь усмехнулся, взмахнул хлыстом, щёлкнул им, залихватски и страшно свистнул, и карета покатилась дальше в ночь.

— Ну, — спросил Петер того, у которого был фонарь, — и кто там был?

— Кажись, демон, — отвечал его товарищ.

Петеру и самому так казалось, хоть сам он в карету и не заглядывал, он поёжился, как от холода, и ничего больше у товарища спрашивать не стал.

Уже когда начало светать, карета подъехала к городу Ламбергу. Городишко был мал, но не беден, стен у него ещё не было, но красивую ратушу он уже имел. Люди только выходили после сна на улицы, а Агнес теперь выглядывала в окно, пытаясь угадать, где находится нужный ей дом. Учитывая, что ничего и ни у кого спрашивать она не хотела, найти красивый дом было нелегко, но он точно знала, что найдёт его.