— Ты мне кое-что должна, Диана. Не прикидывайся дурой.

— Я тебе всё время что-то должна, — проворчала недовольно я.

— А что поделать, что ты такая у нас штрафник и нарушительница. Кто тебе сегодня с мамой помог?

— Конь в пальто, — огрызнулась я.

— Не конь в пальто, а я, — изогнул он одну бровь. — А будешь так отвечать, то со своей мамой будешь разговаривать впредь сама.

Я замолчала. Только дышала так, что ещё немного, и начнут развеваться мои распущенные волосы.

— А я ведь уже знаю, кто будет Джульеттой, — сказал он мне, заглядывая в глаза. Для этого ему пришлось прилично наклониться. — Знаю точное имя. И знаю, ты это или не ты.

— Ладно, что ты хочешь, чтобы я сделала сейчас? — психанула я. Очень хотелось знать.

— Хочу, чтобы ты поцеловала меня, — ответил он просто, словно это совсем легко для меня.

Издевается же, засранец. Ему ли не знать, что значат для меня поцелуи…

Преодолела себя и приблизилась к нему. Посмотрела снизу вверх в его серые глаза, которые довольно хорошо видно в свете фонарей. Они горели, я читала в них предвкушение удовольствия и ожидание. Не могу поверить: Ланскому в самом деле нравится со мной целоваться?

И что делать? Реально, что ли, взять и поцеловать его? Может, сразу упасть на кровать и ноги рогаткой? Хамло ещё. Но ведь так любопытно, а он просто так не скажет.

Протянула к нему руки и обхватила ладонями его лицо. Даже не могу сказать, почему делала именно так, просто импровизировала. Пальцы колола его небольшая щетина. Позволила себе провести немного по ней пальцами. Не такая уж и жесткая… Поймала себя на мысли, что Мирослав будто замер и почти не дышит. Тело напряжено. Он ловит каждое моё движение и касание. Почему?

Мягко потянула его голову к себе ближе. Мои губы всё ближе к его, его дыхание уже обжигает мои… Неужели я в самом деле решусь и его поцелую?

Комнату освещал тусклый ночник, но мне было отлично видно каждую черту его лица и глаза, которые он не закрыл и жадно следил за тем, что делаю я. Когда мои губы оказались возле его губ, я прошептала:

— Мир, скажи мне, что тебе сказал режиссёр?

— Хитрая, — улыбнулся он. — Целуй, потом узнаешь.

Я придвинулась ещё ближе, но на последней секунде повернула его голову и чмокнула в щетинистую щёку. Опустила руки и отошла на шаг от него.

— Всё. Говори теперь.

Ланской смотрел на меня пару секунд, потом рассмеялся.

— Ты серьёзно, Синеглазка?

— Хватит так ржать, соседей пожалей!

— Да как тут не ржать-то? Это, по-твоему, поцелуй? — продолжал он смеяться надо мной.

— А что это, по-твоему? — развела я руками. — Поцелуй и есть.

— Это детский сад, Диана, — посмотрел он в мои глаза. — Целуй нормально, иначе ничего не узнаешь.

— Как нормально? — начала нервничать я и тянуть время. Не хочу я его целовать, но узнать, кто стал Джульеттой, очень хочется.

— Как взрослые это делают, — он сделал шаг ко мне и обвил мою талию руками. — Поцелуй в губы. И с языком.

Первое желание было избавиться от его тепла и ощущения соприкосновения с моим телом, и я нажала руками на его грудь. Потом поймала на себе его взгляд из-под приподнятых бровей.

О боже, ещё и с языком он хочет! Покраснела. Я и не умею. И вообще, это же гадость. Неужели ему нравится, когда кто-то шарится в его рту своим языком?

— Заставлять я тебя не стану, — отпустил он меня, видя сопротивление. — Или ты делаешь это, или я ухожу.

— Мир, я тебя поцеловала, — настаивала я на своём.

— Не так, как я хотел.

— Надо было ставить задачу яснее!

— Учту в следующий раз.

— Ты собрался ещё не раз меня так шантажировать? — возмутилась я.

— Ну, у меня ещё и фотка со Стасиком осталась, помнишь?

— Ты её не удалил?

— Пока нет. И пока не показал ректору. Но это пока.

Насупилась. Вот козёл же. Мог бы и удалить уже, сколько раз он получал от меня то, что хотел. Или это далеко не всё и он не намерен останавливаться на поцелуях? Его аппетиты каждый раз растут, и я не знаю, как ему противостоять.

— Твой поцелуй тянул только на: Фёдор сказал, что роль Джульетты получит… Девушка!

— Ну, хватит придуриваться, Мир, — сложила я руки на груди. — Я тебя поцеловала! Так нечестно.

— Так маму свою целуй, а не меня.

— Я тебя вообще никак не хочу целовать, понятно?!

Он перестал улыбаться. Взгляд стал холодным и острым. Его задели мои слова.

— Понятно, — поджал он губы. — Тогда ложись спать.

Он развернулся и пошёл к двери. Мне хотелось гордо остаться на месте, но любопытство взяло надо мной верх.

— Ладно, — сказала я ему в спину, и Ланской остановился.

Медленно обернулся на меня.

— Что тебе? Что "Ладно"?

— Я тебя поцелую, — робко ответила я.

— А мне уже не надо, — покачал он головой. — Ты только что сказала, что такого желания у тебя нет.

Растерялась. Блин, я что — всё испортила? Мне теперь ещё уговорить надо ЕГО на поцелуй?

— Мир, ну прекрати уже издеваться…

Он всё же вернулся. Подошёл почти вплотную и смотрел на меня снизу вверх.

— Тогда хочу не просто поцелуй.

— А что ещё? — совсем оказалась в замешательстве я.

— Хочу такой поцелуй, который понравится мне.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно уточнила я.

— Ты проштрафилась, и правила изменились, — ответил он.

— Что это означает?

— Тебя целую я. А ты не сопротивляешься.

При этих словах он опять сгрёб меня своей лапой и притянул к себе. Толкать его я не стала. Осторожно оставила свои ладони на его груди — на тот случай, если Мир всё же решит перегнуть палку. Я сама не понимала, что испытываю. Внутри огромный протест, но в то же время мне и самой вдруг стала нравиться эта игра. Игра на грани, словно бег по острию ножа. Словно мы делаем что-то запретное… Меня волновали его губы, которые он разомкнул и приблизил к моим.

Пискнула от неожиданности, когда он вдруг подхватил меня на руки и усадил на себя. Большие руки оказались прямо на моей попе, как тогда, в бассейне. Только сейчас, наедине, это прикосновение к моим ягодицам даже через джинсы казалось слишком интимным.

— Ты что…делаешь? — спросила я, теряясь в словах.

— Ты мелкая. Так будет удобнее.

Мне пришлось обхватить его шею и прижаться к крепкому телу ещё плотнее, чтобы не потерять равновесие. Его лапы на моём заду, серые глаза напротив моих и горячее, тяжёлое дыхание на моих губах заставляли меня дрожать то ли от страха, то ли от злости на Ланского, то ли от предвкушения…