Knights in armour, days for yore,

  The same old fears and the same old crimes.

  We haven't changed since ancient times[5].

Монстр Мищенко, утвердившись новой властью, как вершитель судеб, пусть и ограниченного масштаба, не мог упустить возможность найти ничего не подозревающую Лотту. Другое чудовище — Имре — еще только начало подпитывать свою гордыню чужим горем, но эта пища уже начала ему нравиться. И первый, и второй уперлись в безразличного к их потугам Антикайнена. Это дало для их жизни цель: найти, отнять свободу, уничтожить, в конце концов.

Око за око, зуб за зуб — библейская заповедь, отнюдь не трактующая способ мести, о чем говорят иной раз современные синие проповедники (Ганди, умничая, сказал, что если следовать этой заповеди, то в скором времени весь мир будет слепым и беззубым). Это означает всего лишь физический закон: сила действия порождает силу противодействия.

— Опусти оружие — и с тобой ничего не случится, твои люди останутся в живых, — сказал через переводчика Тойво.

— Очень смешно, — осклабился Имре, и его парни начали поднимать свои наганы.

Ну, что же, ситуация уже не могла трактоваться двояко. Тойво махнул рукой и прыгнул вперед. Он совершил кувырок через голову, слыша, как над головой сухо треснули, сливаясь в один, два выстрела. Проверять результаты стрельбы он не стал, стремительно поднялся на ноги, вытащил из-за пазухи верный револьвер гигантских размеров и тоже дважды выстрелил: один раз в ближайшего к нему парня, второй раз в Имре.

Испуганные неожиданными резкими звуками лошади понесли телегу вперед, и та наскочила на одного из боевиков чеха, удивленного таким развитием событий. Из телеги, как очумелые, повыскакивали прикорнувшие, было, чекисты. Их пьяный дурман стремительно испарялся. После этого раздался еще один выстрел: завалившийся на землю Имре застрелил возницу, замершего соляным столбом. Потом он получил сапогом по морде и опять отправился в страну грез.

Снова стало тихо, только слабо постанывал раненый. Все четыре бойца чеха оказались в плачевном состоянии: трое — мертвые напрочь, четвертый в болевом шоке, переломанный чуть ли не пополам лошадьми с телегой, которые по нему проскакали. Он жалобно скулил. Имре щерился видениям далекого мира, да еще возница умер на месте с пулей в сердце.

— Выходите, — сказал Тойво.

Держа пистолеты нацеленными на двух потрясенных до глубины души чекистов, из леса выдвинулись два человека. Они не произнесли ни слова, подошли к Тойво и поочередно пожали ему руку. Потом то же самое проделали с Тынисом и отцом Лотты. Казалось, только эти двое из леса полностью отдавали отчет в своих поступках, были невозмутимы и уверены в себе.

Чекисты, протрезвевшие настолько, что вновь начали понимать свою неприкасаемость, переглядывались между собой и вот-вот готовы были сообщить, что все арестованы к едрене-фене.

— Погодите пять минут, товарищи, — сказал им Тойво.

Он подошел к Лотте и крепко ее обнял.

— Вы сейчас поедете вот с этими парнями, — сказал он ей очень тихо, так что никто со стороны не мог расслышать. — Они помогут добраться к тете Марте.

— А ты? — спросила Лотта.

— Мне нельзя, родная — ответил он. — Я не могу быть вне закона, иначе и вас будут искать. Я лучше потом вернусь.

Еще в Питере Тойво сходил к тете Марте и попросил ее оказать помощь. Даже указал, где эта помощь может быть — в бывших казармах Павловского полка, назвал цену, которую можно предложить, обозначил, кому следует отдавать предпочтение, если возникнет возможность выбора — шюцкоровцам. Дело в том, что именно в Павловских казармах ютились те финские красногвардейцы, что вышли из Финляндии после поражения финской революции.

На вокзале Тойво удостоверился, что с пришедшей тетей Мартой были два молодых человека. По прибытию в Буй Антикайнен скинул скомканный бумажный пакет, где были деньги и инструкции, как поступать, когда они поедут забирать семью Лотты. Важно было сделать это до наступления утра — утром поезд, не в Питер, но из Буя. А там — кружным путем можно добраться. В Петрограде тетя Марта поспособствует, чтобы вся семья перебралась через закрытую финнами границу и добралась до Выборга. Деньги решают очень много. Деньги у Тойво были, стараниями Акку Пааси и Лиисы Саволайнен.

— Этим товарищам можно доверять, — кивнул он на двух парней, деловито помогающих грузиться на телегу родителям Лотты, испуганным и подавленным событиями последнего месяца. — Выбирайтесь отсюда, выбирайтесь без промедления. Я обязательно за тобой приду, и мы поедем к лазурному морю, белому песку, к нашему одиночеству — только ты и я.

Лотта заплакала, Тойво протянул ей свой гигантский револьвер.

— Это для спокойствия, — сказал Антикайнен, потому что более не мог придумать ничего успокоительного.

Как ни странно, получив оружие, Лотта почувствовала себя уверенней. Вероятно, немалую долю уверенности прибавлял тот факт, что полученный пистолет она могла держать только двумя руками. Стало быть, коли дело дойдет до стрельбы, она будет стрелять с двух рук.

— Товарищи чекисты, — обратился к ним Тойво через переводчика, когда телега с людьми скрылась за лесным поворотом. — Надеюсь, вы согласитесь, что освобождение прошло законным образом. Незаконное в данной ситуации — поведение Имре, нанявшего для своих целей эту шпану со стороны.

— Превышение служебного положения, — согласился один чекист.

— Похмелиться бы сейчас, — заметил другой.

— Сейчас вас Лацис похмелит — будь здоров! — заметил Тынис.

Они собрали мертвецов, к которым добавился скончавшийся переломанный телегой налетчик, на три лошади. На четвертую прикрутили всеми подручными средствами — ремнями с покойных — приходящего в себя Имре, и пошли в сторону Буя. Точнее, в отдел ЧК Буя.

— Может, споем, товарищи? — спросил один из чекистов, шедших впереди их похоронной процессии. И, не дожидаясь ответа, даже не обернувшись, затянул тонким голосом:

  — Куда нам против природы?

   Дело дрянь и лету конец.

   И только, споря с погодой,

   Поет какой-то глупый скворец.

   Друзья давно отсвистели и, улетая, звали с собой.

   Вот скоро грянут метели — кому ты будешь нужен зимой?

   А он, чудак, не мог понять никак: куда улетать, зачем его куда-то зовут?

   Если здесь его дом, его родина тут.

   И кому весной его трель нужна, ежели весна и без того весна.

   Кто сказал, что песням зимой конец — совсем не конец.

Тынис, второй чекист и даже подраненный Имре на лошади