Мы молча пошли дальше. Иногда, я поняла, не надо никаких слов, чудо приходит просто так и не требует никаких слов, никаких просьб. Не знаю, как это объяснить по-другому.

Что-то происходило в нашем классе, пока незаметное. Я такие вещи чувствую. Вроде бы ничто не предвещает, все как всегда, но я чую: происходит! И точно, через несколько дней что-нибудь случается, какая-нибудь история. Жаль, что я не понимаю заранее, хорошее или плохое будет. И просчитать не получится, лучше и не пробовать.

Дома-то уже назрело: папа ходил мрачнее тучи, возвращался со службы, ложился на диван, весь вечер переключал телевизор, засыпал перед ним прямо в очках.

— Так сны лучше видно, — шутила мама. Не смешно, конечно, потому что она это говорила всегда. Всегда. Очки с папы снимали, и он как-то особенно тяжело вздыхал и отворачивался к стене. Так было каждый раз, когда начиналась призывная кампания.

Всю неделю в классе люди о чем-то советовались. Правда, я в этих разговорах не участвовала, меня никто и не звал. А в субботу у нас отменили занятия и мы пошли на соревнования. Все шли пешком, только Минька и Гоша уехали с Борискузьмичом на его «четверке».

Соревнования были в Овечкином лесу, недалеко от школы. Вроде бы школа стоит на отшибе, но получается, что это даже хорошо — есть где проводить тренировки. По дороге мы все обсуждали, почему лес так называется. Викашара говорила, что когда-то туда водили овец — пастись. Теоретик сказал, что если смотреть на лес с большой высоты, то видно, что у него форма овцы. Или овечьего хвоста? Танька настаивала, что у леса совсем другая форма, но не могла сказать какая. Я говорила, что лес так назван из-за берез. Летом белые березы напоминают овец на зеленой траве. Наверное. Но Шмагин не согласился, сказал, что летом березы тоже стоят зеленые. Танька соглашалась то со мной, то с Викашарой. Даже молчаливый Славик выдвинул свою версию. Он сказал, это название — из-за маленького Овечьего пруда рядом с лесом. А если не из-за пруда, то уж точно по имени Овечьей горки, по которой подниматься в слякоть — ноги ломать, зато кататься на санках — можно докатиться до самой Франции. Когда подошли к лесу, с деревьев поднялись вороны и закаркали. Но мы были громче.

Мы разделились на четыре команды. Каждой надо было пройти несколько этапов: развести костер и вскипятить воду в котелке, построить шалаш, навесить веревочные перила и пройти через овраг по бревну. Все как обычно. Даже я уже понимала, что нужно делать, как завязывать на себе специальную систему для закрепления на веревке, страховать кого-нибудь, когда он спускается по склону. И Шмагин тоже, хотя он позднее меня пришел в этот класс. Это были последние соревнования на снегу — солнце палило вовсю, мы все время проваливались в снег, ноги быстро промокли. Разведение костра судила Танька, шалаш — Минька, а наведение перил — Борискузьмич. Гоша оценивал наши способности вычислять расстояния до какого-нибудь предмета. Я-то это как раз освоила, а вот сам судья постоянно ошибался, когда нужно было быстро определить ширину реки или высоту березы.

— Эх, — сказал нам Гошка, — хорошо вам. А у меня вот есть холод в куртке и сапогах. И большая охота участия.

Это значило, что он замерз и тоже хочет побегать, посоревноваться. В начале четверти Медноголовый решил учить ирландский язык. Первое, что он сообщил, когда покопался в Интернете и достал самоучитель, — это то, что в Ирландии нет глаголов. Когда человек хочет сказать кому-то, что любит его, он говорит: «Есть любовь у меня для тебя». А когда собирается, например, в лес, говорит: «Дорога моя в лес». Интересно, конечно, и красиво, но с глаголами все же привычнее. Удобнее.

Изучение ирландского, кажется, не пошло Гошке на пользу. Он стал путать его с английским. Уроки превратились в сплошное веселье. Вера Валерьевна вчера его просто выгнала.

— Есть у меня для тебя «пара», Хорошавин, — сказала она по-русски.

Все засмеялись, даже Гоша, которому вообще-то двойка в начале последней четверти вот совсем была не нужна. А Вера Валерьевна уже совершенно серьезно попросила его выйти из класса. И на время следующих уроков английского забыть про ирландский.

Когда Гоша говорил по-русски, мы тоже сначала не сразу понимали, что он нам пытается сообщить. Но эти безглагольные предложения оказались так прилипчивы, что нет-нет, да в классе слышалось, как кто-то говорит:

— От тебя мне бы надо есть ручку. Пожалуйста.

— Пятерка теперь в моем дневнике, на маме великая радость.

— Новая версия «Контр-Страйка» — и ночи за окном уж нет.

Учителя во время перемен зажимали уши. Но такие фразы нам и самим быстро надоели. Даже Гоша почти перестал строить из себя ирландца.

А сейчас что-то вдруг вспомнил, не английский же. Мы немного поболтали с ним, посмеялись над его вчерашней двойкой. Куда нам спешить — это был последний этап.

Скоро мы развели общий костер. Быстро вскипятили воду, заварили чай, достали свои пряники. Попьем чай, поздравим Таньку с днем рождения и пойдем домой. Все молчали. Наконец Борискузьмич как-то крякнул и сказал:

— Дорогая Таня! Дорогие ребята!

Кто-то хмыкнул. У Соленого иногда бывают такие невыносимо торжественные речи, что всем становится от них неловко. Я подумала, что он снова заведет речь, как важно помогать друг другу на соревнованиях.

— Дорогая Таня! — повторил он. — Мы хотим тебя поздравить с днем рождения! И вручить подарок! Гоша, давай!

Но Гоши не было. Вроде бы только что был рядом, но сейчас пропал. Куда делся? Первой не выдержала Вика. Она начала громко кричать и звать Гошу, потом закричали другие.

— Так не пойдет, — сказал Борискузьмич. — Кто его видел в последний раз?

Гошка еще недавно болтался тут же, у костра, но в какой момент его не стало, никто вспомнить не мог. Минька сказал, что он вроде бы собирался за водой к незамерзающему ручью у пруда. Но эта версия была тут же отвергнута. Зачем идти за водой, когда сугробы еще не растаяли? За день мы накипятили столько котлов воды из снега. Все почему-то подумали, что он решил проверить, сняты ли перила у переправы через овраг. Я говорила, что видела все снятые веревки, но никто меня не слушал.

— Пойдем к оврагу, — скомандовал Соленый. — Люся и Гена, вы у костра. Если он придет…

Он дал нам маленькую рацию, чтобы мы сообщили, если Гошка появится. Шмагин тут же схватил ее. Пожалуйста, я не очень-то научилась ею пользоваться. И вообще мне не до того. Куда этот Медноголовый запропастился? Мы сидели у костра на одном бревне, рация молчала, мы тоже. Вдруг она зашебуршала и сказала голосом учителя:

— Шмагин — Соленому!

— На приеме! — отозвался Шмагин.

— Тут Гоши нет. Идите к пруду. Мы вдогонку. Веревки захватите. И волокуши.

— Принято, — сказал Шмагин, и мы пошли к пруду. Он нес бухту веревки, а я тянула за собой большие сани с полозьями из лыж. Снег постоянно проваливался, и мы двигались медленно. Хорошо, что Шмагин взял с собой фонарь — в лесу быстро темнело, скоро ли наступит лето?