— А ты пользуешься успехом у мужчин.

— Тебя это удивляет? — выдаю я улыбку. — Ты же сам говорил, что я красива и сексуальна.

— И что, Яров тебе не приглянулся?

— Нет. Если ты опять забыл, я замужем.

Тимур задумчиво меня разглядывает, потом говорит:

— Я помню. И что, Милана, ты его любишь?

Усмехаюсь неуверенно.

— А ты веришь в любовь, Тимур?

Он неопределенно пожимает плечами. Ого, прямо нонсенс какой-то.

— Чего только в жизни не бывает, — отвечает мне.

— Ну с тобой точно не бывает.

Он прищуривается, глядя куда-то перед собой, а мне вдруг становится неуютно, сама не знаю, почему. Затянувшаяся пауза становится все более неловкой. Я вдруг думаю: а может, он любил? Может, была в его жизни девушка, которая заставила стать таким: холодным, равнодушным? Хотя когда бы? Когда мы с Ромой познакомились, Тимур уже был таким, и в этом плане за годы мало что изменилось.

— Ты не ответила на вопрос, — слова Тимура возвращают меня в реальность. Смотрю на него, вздернув брови. — Любишь ты Рому?

— Конечно.

Он снова прищуривается, словно не верит моим словам, а потом спрашивает:

— А измену смогла бы ему простить?

Я чувствую, как от этого вопроса тяжелеет в голове, отворачиваюсь, потому что испытующий взгляд Тимура словно пытается пролезть мне в голову. Хороший вопрос, заставляющий все внутри заныть. Не скажу, что я не думала об этом, конечно, абстрактно, у меня никогда не было повода подозревать Рому в измене.

Просто размышляла, окажись мы в подобной ситуации, смогла бы я его простить, если бы он понял, что совершил ошибку? Если бы раскаялся, пообещал, что такое никогда не повторится? И каждый раз приходила к выводу: простила бы. Должна была бы простить. Потому что когда-то сама совершила ошибку.

Поворачиваюсь к Тимуру, он так же смотрит, ожидая от меня ответа.

— Смотря какая была бы ситуация, — произношу, — может быть, и простила бы.

— Ну да, — усмехается Тимур, отворачиваясь, — у вас же семья, крепкий брак, ребенок…

Закусываю губу, снова отворачиваясь. Ребенок… Только не Ромкин. И в браке тоже не все так гладко. Но этого я, само собой, не произношу.

К счастью, остаток пути проходит за малозначительными разговорами, из самолета мы выходим вместе, я иду получать вещи, Тимур останавливается со мной возле ленты багажа.

— Ты налегке? — спрашиваю его.

— Да. Дома есть все необходимое.

— Дома? Я думала, ты на совсем переехал в Москву.

— Квартира в Питере осталась. И мать тоже тут живет, я ее перевез несколько лет назад.

— А отец?

— Мы разошлись в интересах, — усмехается Тимур.

— Это как?

Он пожимает плечами.

— Он хотел, чтобы я занимался его делами, мне это было неинтересно. И так пришлось несколько лет потратить на его бизнес, чтобы иметь возможность заняться своим.

— И что, вы разругались?

— Нет. Ну теплоты между нами никогда не было. Мне просто повезло, что его татарские традиции оказались сильными и не позволили бросить мать на произвол судьбы. И меня, соответственно. Я для него — отличное капиталовложение, он вложил в меня деньги, а потом я вернул их, подняв его бизнес на новый уровень.

Смотрю на Тимура и спрашиваю:

— Ты очень состоятельный, да?

— Достаточно, чтобы не переживать о завтрашнем дне.

— И что дальше?

Он смотрит непонимающе. Я продолжаю:

— Ну есть у тебя много денег, и что? Это все, чего ты хочешь? Ты счастлив?

Тимур засовывает руки в карманы, продолжая внимательно меня разглядывать.

— А в чем счастье, Милана? — спрашивает в итоге. — Для тебя конкретно?

Я пожимаю плечами. На самом деле, конечно, сложный вопрос, и я уже жалею, что затронула эту тему.

— В семье? — продолжает выпытывать Тимур. — В том, что дорогие тебе люди живы, здоровы? В том, что рядом есть муж и дети?

— Ну например.

— У тебя все это есть, только что-то ты не выглядишь счастливой.

Я неожиданно теряюсь, словно меня ловко подловили там, где, казалось бы, подловить нельзя. Отворачиваюсь, бегаю взглядом по снующим мимо людям. Я и впрямь не чувствую себя счастливой, хотя у меня вроде бы все хорошо. Мне грех жаловаться, как говорится, да я и не делаю этого. Но в глубине души зреет чувство неудовлетворенности, ощущение, что все могло быть как-то иначе. Но как иначе — я не знаю, даже не могу подобрать слов.

Смотрю на Тимура, он положения не менял и взгляда не отводил. Выдавливаю улыбку.

— Ты тоже не выглядишь счастливым, — парирую, прекрасно осознавая, что эти слова просто попытка защититься. Он усмехается.

— Я, по крайней мере, пытаюсь это изменить.

— А я, по-твоему, не пытаюсь? — вздергиваю брови. Тимур пожимает плечами, делает шаг навстречу, оказываясь в зоне моего личного пространства.

— Пока ты пытаешься просто бороться с собой.

Прищуриваюсь, качая головой. Самомнение некоторых людей, конечно, поражает.

— Неужели ты всерьез рассчитываешь, что между нами что-то может быть?

Мне кажется, мой взгляд достаточно красноречив, чтобы дать понять: никогда ничего. Тимур не двигается, сверлит меня взглядом и молчит. Вот и думай, что он там себе размышляет.

Взгляд его вдруг меняется, и я отступаю на шаг, но Тимур оказывается быстрее меня. Он сокращает расстояние настолько, что между нами не остается ни сантиметра свободного пространства. Его рука оказывается у меня пояснице, а вторая зарывается в волосах так, чтобы не дать мне отклониться. Я упираюсь руками в его плечи, толкаю, но это не помогает, я так и остаюсь прижата к его телу.

В ноздри ударяет запах туалетной воды, не резкий, приятный, перемешанный с запахом самого Тимура. Я на мгновенье жмурюсь, потому что за эти годы своим вкусам он не изменил, и сейчас эта смесь запахов возвращает меня в ту летнюю ночь. Дыхание Тимура обжигает шею, но его голос звучит жестко, как и хватка, в которой я оказалась.

— Если бы я хотел переспать с тобой любой ценой, то уже сделал бы это. Всегда можно найти способ. Надавить, подкупить, запугать… Но это неинтересно, Милана. Я подожду, пока ты сама попросишь меня. Как попросила в ту ночь.

Я еще раз бессильно толкаю его плечи, но он только сильнее сжимает руку на затылке, отчего я морщусь, когда он случайно цепляет волосы. Мы оказываемся лицом друг к другу, так близко, что я чувствую его дыхание на моих губах. В висках начинает стучать, вдох застревает в горле, раздирая грудь волнением.