Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять я где-то.
Опять не там.
Перемещаюсь в пространстве, не погружаясь при этом, как мистер Уинстон Найлс Румфорд и его пёс Казак, в хроно-синкластический инфундибулум, материализуюсь без всяких хитростей и приспособлений то там, то тут запросто.
Опять вот в трапезной. Слышу, поют:
Пусть не спорят потомки…
Вася подступил ко мне и шепчет на ухо:
«Ирину не видел?»
«Журналистку? Нет, – говорю. – А что?»
«Домогается», – говорит Вася.
«Так радуйся, – говорю. – Сама в руки идёт».
«Настойчиво. На берег тянет. Я и прячусь. Мне Катя нравится. С Катей хочу побыть. Самая гарная».
«Ну, – говорю. – На вкус и на цвет товарищей нет. На девушек – тем более. Ищи, – говорю, – свою Катю».
«Она где-то с Какту… нет, с Хер… кусом».
«Кактус-Херкус, – говорю, – не опасен, с тем только под руку ходить да про литовских рыцарей, при Грюнвальде всех победивших, разговаривать».
«Про злых гэбистов и про ласковых лесных братьев, то есть – фиалках… Кто его знает, – говорит Вася. – В тихом эсэсовце… не зря же кукарекает».
«Глубоко копаешь», – говорю.
«Мой дед, – говорит Вася, – бандеровцев в Карпатах крошил».
«Понимаю».
Пошли искать Херкуса и Катю. Мало ли…
Остановился Вася, начал какой-то металлический прут из земли вытаскивать. Не поддаётся тот, только шатается.
«Шо цэ такэ?» – спрашиваю.
«Это – Экскалибур», – говорит.
«Нет, – говорю, – Вася, это кусок какой-то арматурины».
«Не может быть!»
«Нет, Вася, может».
«Жаль», – говорит Вася.
«Тебе, – говорю, – обычных мечей и фальшионов мало?»
«Мало, – говорит Вася. – На диплом не хватит».
«Время ещё есть, – говорю, – накуёшь».
«Наковал бы, – говорит Вася, – да кузню создатели нашего государства, знаешь же, сожгли».
«Ты настоящий, Вася, археолог».
«Дякую», – говорит.
И переводчик мне уже не нужен – понимаю, что что-то доброе сказал мне Вася. Большей ещё к нему симпатией проникся. Доброе слово – и берите меня тёпленьким. Много ли человеку надо, как и кошке. Кот какой-то, лёгок на помине, от нас метнулся быстрой тенью, трава высокая – в ней скрылся. Кот или кошка, разбери их.
«Кит», – говорит Вася.
«Кто?!» – спрашиваю.
«Кит», – повторяет.
Ну, думаю, перебрал хлопец.
«Вася, – интересуюсь, – ты на проливе Лаперуза не бывал?»
«Нет, – говорит, – не доводилось. Даже во сне. А что?»
«Да так, – говорю, – мало ли».
Пошли мы дальше.
Нашли. Я – Катю, Вася – Херкуса. В разных местах.
Сошлись мы все возле Южных врат. Стоим.
Кого же мне, упорно думаю, напоминает этот Херкус?.. Вспомнил. Страшилу из «Изумрудного города». Вот! Краска с него пока не слезла. Да ночью-то… все краски ночью серые. Кроме одной – чёрной.
Слышу:
«Скажи, – говорит Херкус Васе, – что-нибудь по-вашему, по-человечески».
«Шёл хохол, – говорит Вася, – наклал на стол, шёл кацап, зубами цап».
«О-о-о», – застонал Херкус.
Появляются из темноты Финн и Тувинец. Мимо нас проходят, не узнали. Или чем-то так увлечены, что ничего и никого вокруг не замечают. У Финна под мышкой – кровь заговорил, наверное, за нос не держится, голову, как Херкус, не запрокидывает – доска шахматная. Тувинец руками размахивает, словно демонов перед собой разгоняет.
«Где-то у них припрятано, – предполагает Вася. – Как пить дать».
Выслеживать не стали. Своё имеется.
К столу идём. Есть что в ведре? Да нет, давно уже пустое. Ведь проверяли, да не раз. Пошли в кусты. Серёга нас догнал.
За Серёгину Мечту выпили. За счастливые и важные для науки находки тоже. Пошли куда-то.
За столом уже сидит кто-то – не один – несколько. Девушки-чертёжницы, похоже, артисты из Ленинграда и Ирина, журналистка из Москвы. Ирина и поёт:
Четвёртые сутки пылают станицы,
Потеет дождями донская земля…
«Вот оно что! – думаю я. – Откуда гонор!»
– Белогвардейщина! – говорит Серёга.
– Засада! – паникует Вася. – Надо обходить.
К ведру опять, потом – через кусты…
Опять я в трапезной.
Надежда Викторовна спрашивает:
«Наташа где, её не видел?»
«Видел», – говорю.
«Давно?»
«Сегодня, – говорю. – Недавно».
«Иди, Олег Николаевич, – говорит Надежда Викторовна, – поищи».
«Что ей сказать, если найду?»
«Найди сначала. Что ей сказать, она подскажет».
Просят – пошёл искать Наташу.
В активном поиске… попался, влип.
И я уже на сопке Вещего Олега. Я, Вася, Катя, Серёга, Наташа и Херкус. Если кого-то и не разглядел, то не со зла, и пусть не обижается тот кто-то. Но вроде всех, кто здесь присутствует, чётко именовал и верно перечислил.
Вид с сопки сказочный, великолепный. Один из красивейших в России. Насмотренный. Намоленный. Можно сказать так? Я сказал. Мне сейчас можно… Глядя на это, многие молились. А в состоянии таком – как через лупу. Или телескоп. Всё словно сильно увеличено. Я здесь про чувства, ощущения. Ясно становится, как оды сочинялись. А как молились – можно догадаться.
«Там, – говорю, как будто лекцию читаю, – церковь Святого Георгия и Дмитрия Солунского. Вы видите? А в другую сторону – Любша и Велеша. Место вокруг называется Морьещина, протекал здесь когда-то ручей Морев, то есть Мёртвый. Не так всё просто, господа потомки. Олега, моего тёзку княжеского роду, положили так, чтобы и после смерти стеречь ему было сподручно дорогую его сердцу Ладогу… А Рерих, – говорю, – даже не удержался от восторга – взял и картину написал».
Вася вставляет:
Их сёла и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне.
Херкус – как будто только что проснулся:
«Могила Вещего Олега, – говорит он не чисто по-русски, а опять с каким-то генетически и исторически противным для