— Я внимательно прочла эту тетрадку, — сказала Фиби. — Будущим матерям советуют вести что-то вроде дневника беременности или писать письма своим малышам. Это должно было облегчить им расставание с новорожденным после его появления на свет.

Я пролистала тетрадь. Фиби вздрагивала, стоило мне задеть страницу ногтем или надорвать край.

— Не понимаю. Как мама оказалась в этом месте? Она была замужем и…

— Адель, — сказала Фиби виноватым тоном, — твои родители поженились уже после нашего рождения. Мама подписывается девичьей фамилией, здесь, на последней странице, и…

— Нет.

Наконец до меня дошло, что она пыталась сказать о моих родителях и, в первую очередь, о моем отце, и решительно покачала головой. Нижняя часть моего лица онемела. Перед внутренним взором промелькнули воспоминания. Отец приходит взглянуть, как я справляюсь с обязанностями официантки, и съедает блюда, принесенные мной по ошибке, чтобы помочь мне избежать скандала. Показывает на коня, стоящего в углу шахматной доски, чтобы я его не потеряла. Аплодирует после окончания «Сна в летнюю ночь», где я играла третьего осла справа. Стоит под «Божественным циклоном» и поднимает круглолицего малыша Джаспера, как будто весело приветствуя нас. Ты справишься, Эдди. Просто не смотри вниз!

— Это невозможно, — ровным голосом произнесла я. — Ладно, я не понимаю, откуда ты взялась и почему исчезла, и моя мать… что ж, я совершенно не представляю, на что она была способна. Но отец… Мои родители были женаты. Сорок лет. У них было трое детей и дом. В прошлом году они отпраздновали рубиновую свадьбу в клубе «Ред Велвет». Мы были семьей.

Фиби открыла рот. В ее глазах промелькнуло что-то вроде сочувствия, и у меня возникло желание вытащить ее из-за этого дурацкого пластмассового стола и как следует встряхнуть.

— Больше ничего не хочу слышать. — Я отодвинулась от этих смотрящих на меня с сочувствием глаз и схватила сумку.

Официантка и повар по-прежнему были за стойкой.

— Но…

— Нет. — Я с некоторым усилием заставила себя говорить тише. — То, что твоя жизнь перевернулась вверх тормашками, еще не дает тебе права вламываться в мою жизнь и поступать точно так же со мной. Моя мать умерла год назад. Но мой отец — это мой отец, и ничто не сможет этого изменить.

— Адель, я видела запись в реестре актов гражданского состояния. Так я и нашла новую фамилию матери, так я и нашла ее адрес. Они поженились лишь через несколько месяцев после того, как мы родились…

— Мне пора.

Я отодвинула стул с такой силой, что он с грохотом опрокинулся, а затем ткнула пальцем ей в лицо.

— Держись от меня подальше. Держись подальше от нас.

Поехать в лондонской подземке в час пик было неудачной идеей, но это позволило значительно сэкономить время. Я спустилась по лестнице, протолкалась сквозь толпу и вошла в поезд. Не обращая внимания на стариков и беременных женщин, протиснулась в уголок, хмурясь на свое отражение в окне, но видя не его, а лицо Фиби Робертс, когда она сказала мне, что мой отец — не мой отец, что он — кто-то другой, что отец лгал мне сорок лет. При этом она совершенно ничего не знала о моей семье, о моем отце, не знала, как сильно он меня любил. Я отказывалась верить в то, что он мне лгал, лгал обо мне, и о Фиби Робертс, и о своей рубиновой свадьбе, и о многих других вещах, о которых мне, может быть, даже неизвестно. После целого дня, в течение которого я пыталась мыслить рационально, держать спину прямо и справляться с ситуацией, я почувствовала, как по пищеводу поднимается желчь, и вдруг поняла, что просто обязана поговорить с отцом.

Доехав до остановки, возле которой находился дом моих родителей, я выскочила из поезда и бросилась вверх по ступенькам, не останавливаясь до тех пор, пока не добежала до крыльца, возле которого росла мамина глициния, мокрая и несчастная. Я постучала в дверь, стряхивая с себя дождевые капли, и бросила сумку на пол.

— Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Из кухни донесся голос, и на ступеньках цокольного этажа послышались шаги. Секундой позже в прихожей показалась миссис Бакстер, держа незажженную сигарету в одной руке, а «Телеграф» — в другой.

— Эдди! Какая неожиданность! Да ты, наверное, насквозь промокла. Когда же это закончится? Такая погода кого угодно доведет до сумасшествия. Ты пришла к отцу? — Она пересекла прихожую, направляясь ко мне, и сунула сигарету за ухо. — Я не так давно звонила тебе, милая. Я думала о тебе и…

Взглянув мне в лицо, миссис Бакстер осеклась, а затем спросила:

— Что стряслось, Эдди? Я никогда не видела тебя такой… Давай закроем входную дверь и выпьем чашечку чая.

— Да, я пришла повидаться с отцом. — Я заглянула ей за спину, вытягивая шею и пытаясь увидеть лестницу.

— Он вышел ненадолго и, думаю, скоро вернется. Снимай куртку. Это все из-за той женщины, верно? Поэтому я тебе и звонила. Поговори со мной, Эдди. Я хочу тебе помочь.

Миссис Бакстер положила руки мне на плечи. Я знала ее уже лет тридцать, ее неукротимые рыжие волосы и хриплый, прокуренный голос, распевающий гимны в мансарде или внизу, в кухне. Сколько я себя помню, она следила за порядком в доме на Роуз-Хилл-роуд. Именно миссис Бакстер рассказала мне о женских «делах» (заноза в заднице, милая; это нужно просто переждать) и мальчиках (то же самое, скажу я тебе). Она научила меня печь бисквиты и хлебные пудинги и готовить глазунью на тосте, и именно ее пристрастие к апельсиновым коркам сделало мои фигурные кексики коронным блюдом в кондитерской Грейс, прежде чем эту привилегию отняла у меня кухня на Максвелл-Корнер. Миссис Бакстер всегда была рядом со мной, по другую сторону стола, с чашкой кофе и куском пирога. Она готова была поделиться потрясающей историей, прочитанной в книге, или рассказать о путешествии на автофургоне в Италию, куда она обязательно раз в год отправлялась вместе со своим мужем. Но именно сейчас у меня не было желания ее видеть. Я не хотела срывать на миссис Бакстер свой гнев.

— Нет. — Я сбросила ее руку со своего плеча, и женщина отступила. — Целый год я обходила стороной некоторые вопросы, ничего не говорила по существу. Но теперь, ради разнообразия, мне нужно побеседовать с отцом, он мне нужен. Ради всего святого, мы взрослые люди, и если я могу с этим справиться, значит, и он тоже сможет.

— С чем? С тем, что какая-то женщина заявилась сюда и рассказала странную историю? — К счастью, голос миссис Бакстер звучал вполне обыденно. — Венетия сказала…

— Венетия сказала, Венетия сказала, — отвратительным голосом передразнила я, и брови миссис Бакстер взлетели к самым корням волос. — Венетия все всегда знает. Возводить маму в ранг святых — это ее конек, и так было всегда. Вам известно, что на самом деле это значит? Известно?

Миссис Бакстер покачала головой.

— По всей видимости, нет, — ровным голосом произнесла она.